Владимир Федосеенко - Дубовая Гряда

Как-то, взяв топор, старик отправился на болото. Вдруг в кустах блеснул огонь и повалил черный дым. Вскоре оттуда шмыгнули в сторону два хлопца. Шай­доб не мог понять, что горит. Вокруг большого камня светилось множество огоньков. Он начал затаптывать их, но огоньки разгорались еще больше. Тогда, вытащив из-за пояса топор, разозлившийся старик стал забивать их обухом в землю. Потоптавшись в кустах, он нашел ящик с черными бутылками, наполненными какой-то жидкостью, в которой плавали комья, похожие на отки­певшее молоко. Хотел вытащить пробку и понюхать, но вспомнил, что возле камня, где горели огоньки, видел такие же черные осколки стекла. Осторожно поставив бутылку, решил убраться от греха подальше. «Вот черти, какую только заразу не найдут! Даже страшно стало. Завтра приду,— решил Шайдоб,— и подстерегу, куда они этот ящик поволокут. Раньше его тут не было».

Заходило солнце. Огромный темно-оранжевый шар опускался к горизонту, а навстречу ему поднималась туча. Во дворе Шайдоба встревоженно чирикали во­робьи. Почему-то они не забирались на ночь под крышу.

Старик бросил в сени топор и пошел в хлев. Погла­дил брюхатую кобылу, полез на сеновал, надергал кле­вера и положил у лестницы. Жена открыла дверь сеней, позвала:

— Хватит тебе разговаривать с кобылой, картошка остыла!

Шайдоб навесил на ворота замок, засунул ключ под крышу и направился в избу. Дочь его Василина, стар­шая сестра Василя, при свете лампы вязала, сидя возле етола. Глуховатая, она почти никогда не закрывала рот, особенно за работой. И теперь нижняя губа ее отвисла, то и дело набегала слюна, и Василина время от време­ни сглатывала ее. Шайдоб терпеть этого не мог, у него сразу всплывали неприятные воспоминания. Во время гражданской воины Тихон Шайдоб дезертировал и долго скрывался в лесу. Как раз в это время у них на квартире жил какой-то «святой» человек с толстой библией. В деревне ему дали прозвище — Слюнявый Князь, а Васили­ну теперь называли Княжной. Авдотья убедила мужа, что люди от злобы плетут небылицы. Но в голову Шайдоба временами закрадывались грязные мысли. За не­сколько лет до этой войны он опять вспомнил Князя и упрекнул жену. Сидя на печи, Авдотья схватила чугун­ный кружок от плиты и врезала ему по лысой голове! Так и остался на темени шрам, похожий на полумесяц. Хотелось сейчас обругать дочь за слюнявость, но глянул на жену и вместо этого лишь огня в лампе поубавил.

— Хватит вязать, керосина мало. Иди спать,— про­гнал он Василину.— Я поужинаю и тоже лягу.

Василина долго не могла уснуть. В избе почему-то стало светло как днем, хоть ты вставай и берись за вя­зание. Неужели это луна так светит? Но свет вдруг зашастал по стенам, пополз на потолок. Спрыгнув с кро­вати, Василина подбежала к окну.

— Го... гори-им! — истошным голосом завопила она.

Все вскочили. Горел хлев.

Сбежались люди. Кто-то рванул замок, хотел вывести скотину из хлева, но пламя уже охватило поветь. А тут еще патроны начали рваться так, что все бросились врассыпную. Когда же в огне бабахнули несколько гра­нат, во дворе не осталось ни одного человека. Авдотья голосила, за углом избы стоял Шайдоб и трясся мелкой дрожью. Люди знали, что старик собирает оружие, ре­шив позднее сдать в волость и тем выслужиться перед немецкими властями. Дособирался, так ему и надо! А Шайдобу в эти минуты больше всего было жалко ко­былу, сгоревшую вместе с хлевом.

— Подумать только, десять лет мучилась в колхозе, и на тебе,— горевал Тихон.— Был бы у меня конь, но­вый хлев мигом поставил бы.

— Сожгли, проклятые, сожгли! Приедет сынок, быст­ро найдет бандитов! — на всю улицу кричала Авдотья.

Шайдоб догадывался, кто мог поджечь хлев, но го­ворить об этом боялся. Слава богу, думал он, что изба уцелела.

5

Когда вернулась Вера, Сергеев очень обрадовался. Он даже поднялся и, держась за стены, встал на топча­не. Но радость была недолгой. Политрука расстроило сообщение Веры о положении на фронте. «Вот гады, идут на Москву!» И хотя Сергеев сдерживал свои чувства, Вера уловила в его голосе нотки отчаяния. Она думала, что это вызвано медленно заживающей раной, и решила посоветоваться с Марией.

— Соседушка, сходила бы ты в Селище и попросила врача наведаться ко мне. Никак не заживает у Сергеева пятка.

— Хорошо, схожу. Ярошев — свой человек, он все сделает.

Врач пришел на следующий день. Политрук скрыл от него свое воинское звание, назвался рядовым бойцом. Ярошев не высказал никакого сомнения и был явно до­волен, что оказался полезным.

— Скоро, скоро встанете,— сказал он.— Рана затя­нулась. Немного погрубеет кожа, и все.

Политрук повеселел, начал рассказывать о знакомых жителях Дубовой Гряды. Врач одобрительно кивнул:

— Хорошо, что вы сплачиваете молодежь. Ее нужно оберегать от фашистского влияния. Думаете, в полиции все только социальные враги? Отнюдь. Одному жить не на что, другого силой заставляют служить. Конечно, се­мья не без урода, есть и такие.

— Боюсь я за здешних ребят,— признался Сергеев,— как бы из-за какой-нибудь глупости не погибли. Есть отчаянные, прямо-таки горят ненавистью к фашистам. А выдержки не хватает. Как только поправлюсь, из этой деревни уйду, меня тут многие знают. А пока надо ребят сдерживать.

«Оружие прячем, а какая от этого польза! — сидя до­ма, хмуро думал Володя.— Будет лежать, пока ржавчи­ной не покроется. Дожидайся, а чего? Чтобы за горло взяли? Собраться бы да в лес и оттуда, как дед Талаш,— громи! Так нет, Сергеев боится. Мама, наверное, расска­зала ему и о винтовке, и о моем своеволии...»

Вдруг в избу вбежала Лида.

— Сергеев просит, чтобы ты зашел к нему,— не по­здоровавшись, выпалила она.

— Хорошо,— сердито ответил юноша.

Лида удивленно пожала плечами и ушла.

Политрук сидел на топчане, подперев голову рукой. Он молчал, и Володя не знал, с чего начать разговор.

— Рассказывай о своих подвигах,— наконец произ­нес Сергеев.

— Винтовка подвела,— как бы стесняясь, ответил хлопец.

— Ты на нее понадеялся и думал, что никто не узнает?

— Да.

— А что получилось? Своим поведением ты можешь погубить нас всех. Запомни: без организации, без связи с людьми нам выступать нельзя. От имени твоих товари­щей комсомольцев предупреждаю,— Сергеев поднялся с топчана и нечаянно ударил ногу. Стиснув зубы, он даже присел от боли. Парень растерялся, так стало жалко по­литрука. И несколько дней после этого он чувствовал не­довольство собой.

А однажды зашел к Лиде в избу и увидел Зину. По­сле возвращения в деревню Володе ни разу не удалось поговорить с девушкой. Зато теперь разговаривали обо всем. Вспоминали школу, учителей, товарищей.

— Куда исчезла учительница, которая была похожа на тебя? — спросил Володя.