Владимир Федосеенко - Дубовая Гряда

— Сынок, но ведь кто-то...

— Замолчи!

Василь присел на кровать, потом откинулся на по­душки и закрыл глаза. Авдотья заплакала, начала про­клинать мужа:

— Только и светило мне солнышко в те годочки, ко­гда тебя не было.

— Заткнись! Знаю, какие годочки ты вспоминаешь: Слюнявого Князя! — рявкнул Шайдоб.

— Вот тебе, вот!

Василь вскочил с кровати, взял винтовку и вышел из избы.

— Сынок, зайди к Пылиле,— выскочила следом за ним Авдотья.— Он говорил, что знает, кто полицейского ранил.

— Отцепись! — и Василь ушел со двора.

Шумели дубы. Над их вершинами плыли серые тучи.

В тихие уголки слетались листья, раскачивались крюки над колодцами. Серым пеплом заметало двор Шайдоба. Вслед за телегой, на которой Василь вез Миколу, шла плачущая женщина в распахнутом рваном ватнике.

— И я с тобою, сынок,— приговаривала она.

Увидев через окно друга, Володя выскочил во двор.

Хотел броситься к нему, но постоял в растерянности и медленно пошел к Сергееву.

— Александр Данилович,— с болью в голосе сказал хлопец,— Василь арестовал и увез Миколу.

— Когда?

— Только что. Он с торбой в руках сидит на телеге, а мать идет сзади и плачет. Побегу на гать: убивать не буду, а отберу оружие и вышибу зубы!

— Не нужно.

— Я знал, что вы так скажете. Наверное, решили ме­ня за Шайдобов хлев из комсомола исключить, хотя мо­ей вины в пожаре нет. Что же делать?

— Ничего.

— Сами боитесь и мне не позволяете!

— Не в этом дело. Какое обвинение выставит Василь против Миколы? Сжег хлев? Доказательств нет. Сразу на виселицу его не поведут. Мне говорили, что полиция должна взять отсюда двух человек на постройку мостов и ремонт дорог. Подождем и оттуда освободим.

— Знаю я их стройки. Так они нас всех перетягают.

— Ты славный парень, Володя, но слишком горячий. Неужели ты думаешь, что, если убьешь Василя, враг бу­дет побежден? Я мог бы убить его уже десять раз, когда он приходил к Лиде! А что из этого? Из вас тоже мог кто-нибудь погибнуть. Но идти на такой размен ни наша партия, ни комсомол не разрешают. Это — преступление. Не волнуйся, наш друг будет жив, мы освободим его. Для этого нужно себя беречь. Лучше достань машинку да постриги меня. Переберусь в Вепряты, к тетке Мико­лы. Об этом уже договорено. Тогда и начнем кое-что де­лать. И там свяжусь с комсомольцами.

— Но я вам не говорил, что старый Шайдоб следит за мной.

— Он и сегодня может незаметно провожать сына,— грея руки над чугунком с углями, Сергеев сердито свел брови над переносицей.— Пора убрать этого подлеца с дороги. А как — подумаем...

Выйдя от политрука, Володя перепрыгнул через шта­кетник и побежал на болото. Там взобрался на ольху и увидел, как вдали в сторону гати ковыляет старый Шайдоб. «Какой Сергеев предусмотрительный»,— подумал юноша и, спустившись с дерева, отправился к Зине за машинкой для стрижки.

На рассвете Володя проводил политрука к Ярошеву, Они заранее договорились с доктором, что тот запряжет лошадь и отвезет Сергеева в Вепряты. Врач даже при­готовил справку с печатью о том, что раненый красноар­меец Воронов находился на лечении в деревне Селищи. Дальше указывалось, что больному запрещается много ходить и выполнять тяжелые работы. В волости мнимый Воронов должен был временно прописаться к вдове Сте­паниде Вересовой, а как только немецкие войска займут его родные места в Калининской области, просить про­пуск на выезд домой.

— Скажете так, и у них никаких подозрений не бу­дет,— утверждал Ярошев.

Попрощались с Володей, договорившись о встречах, а когда и где — сообщит доктор.

Но поддерживать связь с политруком оказалось не­легко. Дни стояли короткие, а Шайдоб продолжал сле­дить за каждым шагом Володи.

Вернуть Миколу домой староста не смог. Работал Микола в соседнем районе на постройке моста, а в по­следние дни на расчистке дорог от снега. Мать время от времени навещала его. Однажды с нею сходила Лида и принесла Володе такое письмо:

«Дорогой друг! Спасибо, что ты помог маме привез­ти дров. Не бывает минуты, чтобы я не вспоминал тебя. Теперь ты мне стал более понятным. Я думаю, жесто­кость присуща человеку не от рождения, а появляется тогда, когда его унизят. Пишу тебе об этом потому, что у меня мало надежды на встречу. Ходят слухи, что од­ного отпустили за выкуп: дали солдату, стоявшему на посту, часы и самогона. Двое наших пытались бежать, но их убили. Бывай, мой друг. Привет С. и другим».

6

Несколько дней бушевала вьюга. Она замела снегом дворы, улицу. Закутана, замаскирована деревенька, словно воинская часть в обороне. Только торчат над нею, как зенитные пушки, колодезные журавли.

На дороге из волости в Дубовую Гряду тоже было много снега, и бургомистр в сопровождении двух поли­цейских приехал в деревню на взмыленном жеребце. Остановился, как всегда, возле избы Шайдоба, соскочил с саней и с упреком сказал:

— Видите, у отца вашего командира даже лошадь не­где поставить. Порядки...

Старый Шайдоб, не зная, что ответить, увел жеребца за угол избы и привязал к вербе. Потом принес одеяло, чтобы накрыть коня. А Шайдобиха успела за это время моргнуть Василине, чтобы та перебралась с кровав на печь.

Бургомистр сбросил на руки услужливой хозяйке длинную бекешу и важно глянул на Шайдоба.

— Я давал указание Савке перевезти к тебе на двор баню.

— Староста говорил мне, но зачем хлев, если в него нечего ставить,— с напускным унынием ответил тот.

— У тебя для колхоза скотину брали?

— Как же, пан бургомистр, двух коров и кобылу, ко­торая недавно сгорела. Как началась война, коров вмес­те со всем скотом в Россию угнали. Но еще раньше те­лушку от моей коровы отдали одному из здешних. Те­перь и она стала здоровенной коровой.

— Отдали, говоришь? А кому?

— Петру Бойкачу. Он заведующим фермой работал, вот телушкой и премировали.

— Дома сейчас?

— Нет, удрал с большевиками. А жена тут, и стар­ший сын тоже. Я вам о нем говорил: комсомолец.

— Взять корову сейчас же!

Полицейские послушно двинулись к двери, но Шай­доб остановил их:

— Пока не нужно. Сначала мне лошадкой разжить­ся бы, чтобы баню на участок перевезти. А там и до ко­ровы очередь дойдет.

— Где же я тебе лошадь возьму? — нахмурился Бо­дягин.

— Есть коник. От моей кобылы остался.

Будь ты неладна, вечная жадность, в который раз по­путала старика! Сказал и тут же задумался. Павел Пы­лила обещал назвать бандита, ранившего полицейского. Если б Шайдоб узнал, кто это сделал, мог бы подняться в глазах не только волостного начальства, но и немцев в комендатуре. А как теперь быть? Ведь конь-то у Пылилы.

— Боишься чего-то, — заметил Бодягин.

— Нет, я думаю. Конь мне нужен в первую очередь: и сена подвез бы, и дровишек. Я не сам сдавал кобылу к колхоз, у меня ее отобрали. А теперь такой закон: у кого большевики что взяли, нужно вернуть.