Лев Кукуев - Море в ладонях

Ершова сомнения не одолевали, и он возразил не менее горячо:

— Действительно, первые поселенцы часто находили себе подруг среди якутов, бурят, эвенков. Как правило, азиатская кровь одерживала верх, и дети большей частью походили на матерей. Но это незначительная часть населения. Скорей всего, климат, условия жизни, борьба с природой делали людей сильнее, красивее, мужественнее. Получить пуд пшеницы на Кубани и у нас — не одно и то же. А вот паренек украинец, приехав в Сибирь, вскоре становится неузнаваемым. Только на Бирюсинской ГЭС трудилось около пятидесяти национальностей, и многие из них теперь считают себя сибиряками. Здесь совсем ни при чем смешение азиатской крови с европейской. Так что теория ваша весьма уязвима, — закончил насмешливо Ершов.

Морщины наползли на лицо Робертса:

— Не я один имею такое мнение, — подчеркнул он.

— Ваше право его утверждать, мое — соглашаться, не соглашаться. Как ни странно, нам вновь пытаются внушить, что земли по Урал не наши, что и мы-то здесь ни к чему…

— Я не об этом…

— А я все чаще вспоминаю Хасан и Халхин-Гол. Мне слишком памятна старая песня о ветре с востока.

— Но неужели не больно вам за то, что произошло с Китаем? — спросил Робертс резко.

— Больно! — ответил Ершов.

— А мне не только больно, мне страшно!

— За что вам страшно?

— За многое…

Робертс откинулся на спинку сидения, полузакрыл глаза. Кажется, головные боли снова одолевали его. И все же он продолжал:

— Я недавно слушал Пекин. Китайцы упорно твердят о бывшей тактике в антияпонской войне, о так называемом окружении городов деревнями, о блокаде и захвате этих городов. Они утверждают, что Азия, Африка и Латинская Америка — это тоже опорные базы вокруг Соединенных Штатов. Они признают — у них мало ядерного оружия и самолетов, зато считают, что их политическая мощь уже нечто такое, что способно сокрушить военную мощь Америки… А ваши отношения с Китаем? К чему они приведут?

— Не с Китаем, — направил Ершов, — с правительством Китая.

Робертс словно не слышал:

— Вы были в Испании в тридцать шестом?

— В Испании, нет! — ответил Ершов.

— А я встречал там русских и китайцев, болгар и французов, чехов и итальянцев! Как бы сейчас те ребята оценили происходящее между самыми крупными коммунистическими партиями на нашей планете? Вас не тревожат события сегодняшнего дня?

— Тревожат.

— Так где же выход?

— Видимо, прежде всего во взаимопонимании.

Робертс потер ладонью правую щеку, висок. Щека чуть вздрагивала. Марина уже с беспокойством смотрела на своего подшефного, на Ершова. Но Робертс перевел дыхание и снова заговорил:

— В нашей стране коммунистическая партия не имеет такого влияния, как у вас. Но она не настолько слаба, чтобы с ней не считались. Когда мы организуем митинги или выходим на демонстрацию, то несем не портреты политических лидеров, а лозунги с нашими требованиями, карикатуры на буржуа. Так у нас принято… И только портрет Сталина мы брали на демонстрации… Не раз полиция разгоняла дубинками нас, провокаторы забрасывали камнями, служители культа проклинали в проповедях. Нашему народу годами внушают, что коммунизм — это утопия, шарлатанство, надувательство. Но мы всегда и во всем ссылались на ваш пример. Говорили: вот вам Советский Союз — смотрите, учитесь, делайте так, как делали там… Вы не можете даже представить, как взвыла вся буржуазная пресса, заполучив вперед нас материалы двадцатого съезда. А наша коммунистическая газета три дня молчала. Почему так случилось? Почему?!

— Так объясните, чего вы хотите? — не выдержал Ершов.

— Я хочу полной откровенности между братскими коммунистическими партиями.

— А кто вам сказал, что я не хочу откровенности?

— Значит, вы настаиваете, что ваше партийное руководство поступило правильно?

— Я рядовой коммунист и не настолько компетентен, чтобы знать, в какой день, в котором часу были посланы вам документы съезда.

— Да, да! Конечно! — согласился язвительно Робертс. — Но я не об этом. Вы, действительно, не почтовый работник. Я говорю с вами, как с писателем-коммунистом, как с государственным деятелем… Раньше я считал самым отвратительным злом на земле империализм, теперь в один ряд с этим злом вышел национализм… В ужасном качестве обнажает себя в том же Китае культ…

Ершов перебил:

— Извините, мне с моим скромным творчеством, действительно, далеко до масштабов государственной деятельности. Что же касается советских писателей, то они не так уж и плохо дерутся с различным злом на земле. Я не люблю общих фраз. Так можно говорить обо всем и ни о чем.

Похоже, что Робертс обиделся.

— Я тоже не демагог, — буркнул он. — Хотите конкретно? Пожалуйста! Надеюсь, вы читали роман Кьюсак «Скажи смерти нет».

— Читал.

— Так вот: вопросы, поставленные ею в романе, обсуждались правительством. Правительство было вынуждено принять ряд мер для борьбы с туберкулезом. А что сделано у вас по многим статьям о Байнуре, о вашем лесе?

Ершов скрыл улыбку. Его собеседник слишком легко переходил от темы к теме. И все же разговор шел в одном и том же ключе: вы не имеете право на недостатки, не имеете!

— У нас нет той проблемы, которую поднимает Кьюсак, — ответил он. — Подобные проблемы в основном были решены декретами Владимира Ильича. Борьба с тифом, венерическими болезнями, с туберкулезом явилась первой необходимостью молодой Советской Республики.

Ершов сделал паузу, Робертс выжидал. Тогда Ершов снова заговорил:

— Дело другое — статьи об охране природы. Их, действительно, много. Наверное, столько, сколько мы строим новых промышленных предприятий. Они напечатаны в районных газетах, в областных, в центральных. Они различны и по своему значению. Давайте конкретно!

Робертс устало спросил:

— Конкретно?

— Да!

— Байнур! О нем я читал не только в советской прессе.

— Байнур, дело другое.

— Нет, — остановил Робертс, — вы тоже конкретно. Вы разделяете мнение директора Лимнологического института?

— Да! Я против строительства любого вредного предприятия на Байнуре.

— А целлюлозного завода? — оживился Робертс.

— И целлюлозного, если он нанесет ущерб народному хозяйству.

— Вы сомневаетесь в чем-то?

— Почти нет. Но я встретил немало думающих людей, которые защищают завод. А в нашем деле эмоции не всегда полезны.

К немалому удивлению Ершова, австралийский писатель с ним согласился:

— Да, да! Я, кажется, вас уморил. То о политике, то о правительстве, то о Кьюсак… Довольно! Давайте лучше о литературе.

— Литература тоже политика, — раскурив новую сигарету, заметил непримиримо Ершов.

— Что так, то так. Но я о стиле, сюжете, об языке, обо всем другом. Вы как работаете, сразу пишете или проспект составляете?