Лев Кукуев - Море в ладонях

Теперь Ершов вздохнул так невесело, что австралиец покосился с усмешкой.

— Пишу трудно и медленно. Пока не получится страница, не берусь за следующую…

— А я вначале записываю фабулу рассказа и до тех пор, пока не продумаю всех деталей, пока не загорюсь рассказом или повестью, не сажусь за машинку. Зато правку почти не делаю. Над чем вы работаете сейчас?

— Повесть кончаю о гидростроителях… о молодежи…

Ершов хотел добавить, что собирает материал для романа о Байнуре, но воздержался. Зато Робертс не заставил ждать, занял вновь позицию нападающего:

— А Байнур не волнует вас? Не тревожат заботы ученых?! Кстати, о молодежи. Я был во многих городах, и мне думается: вы мало уделяете ей внимания. У вас мало клубов, вечерних кафе… Неужели молодежь не заслуживает большего?

— Клубов у нас действительно мало, — согласился Ершов. — Но, с вашего позволения, поговорим о молодежи, когда будем возвращаться в Бирюсинск. Вон посмотрите туда, это строительство целлюлозного. Одни, по старой памяти, называют это место Еловкой, большинство — Еловском.

Река бурлила между хребтами по гранитным уступам и валунам. Вырвавшись на простор, хмельная и буйная, радуясь солнцу и небу, спешила к Байнуру, как дочь к отцу после долгого заточения.

Таня, Дробов и Юрка следили с моста за тремя большеглазыми хариусами. На быстром течении рыбы чудом держались у самого дна. Не было даже заметно движения их плавников. Но вот неосторожный метляк едва упал на воду, и крайний хариус тенью метнулся к своей жертве. Раздался всплеск, исчез метляк, и хариус так же быстро занял прежнее место в строю.

— Видали класс?! — сказал Юрка. — Уметь надо! Учитесь!

Таня с хитринкой в глазах покосилась на Юрку: «Хвастун невозможный!» Были б в Еловске бассейн а вышка, она б посмотрела, каков Юрка в деле.

Дробов молчал. Он искал Таню в поселке, был в общежитии, на стройплощадке, в клубе, а нашел здесь, на берегу Таежной. Таня с Юркой собирали цветы, она громко смеялась и распевала: пароход белый, беленький, черный дым над трубой… Теперь Юрка ни на минуту не оставлял девушку с глазу на глаз с Дробовым.

Переплетая ромашки с гвоздиками, Таня сделала яркий венок, надела его на голову. Если бы добавить несколько лент в венок, то в белой, расшитой маками блузке, Таня была бы в наряде дивчины с Днепра или Южного Буга.

— Какая здесь глубина? — нарушив затянувшуюся паузу, спросила Таня.

С нарочитой небрежностью Юрка ответил:

— Курице по колено!

— Вовсе нет. Можно нырнуть и не вынырнуть, — неожиданно для себя возразил Дробов.

И тут пришла Тане в голову дерзкая мысль. Дробов явно преувеличивал. Повернувшись к Юрке, она пытливо и весело заглянула ему в глаза:

— А ты ради меня, не задумываясь, нырнул бы с моста?

Юрка смотрел на нее удивленно. Он никак не мог понять, что именно Таня имела в виду.

А Таня не сомневалась, что парень ответит ей утвердительно. Докажет ей свою преданность. Недаром трезвонит всегда и везде, что ради нее готов хоть в огонь, хоть в воду. Говорят: любовь требует жертв. Пусть знает об этом и Дробов.

То ли Юрке жаль было новый костюм, то ли не хотелось принимать холодную ванну, но он медлил.

— Добрый человек, чего ж ты молчишь? — спросила Таня.

— Кому нужны подмоченные продукты, Танюша?! — отбалагурился парень. — Мы с тобой проживем и без них. Вода мокрая, и, вообще, зачем так шутковать. На Молдаванке жил добрый человек, он решил умереть, не поужинав. Тоща…

Таня вскинула голову, взглянула на Дробова. Щеки ее пылали. Она ни о чем не спрашивала, но Дробов понял — ему задавали тот же вопрос. «Баловство, ребячество», — прочитала Таня в глазах Андрея.

— Разве на спор, на коньяк?! — повернулся вдруг Юрка.

Возможно, случайно, а может, и не случайно, но от резкого поворота венок с головы Тани скользнул и полетел в воду. Она смерила Юрку недобрым взглядом.

— Ну?!

Наступило неловкое замешательство. Таня казалась им обоим уже существом из другого мира.

— Тоже мне рыцари!

Не успели Юрка и Дробов опомниться, как Таня оказалась на перилах моста. Выбросив в сторону руки, нырнула в бурлящий поток. Дробов закусил губы до боли, но с места не тронулся. По одному прыжку в воду он угадал в Тане незаурядного пловца.

— Таня, Танюша! — заметался Юрка. Пиджак и брюки вмиг слетели с него. Еще мгновение — и Юрка был в реке…

Но Таня плыла уже далеко. Плыла она быстро, красиво, а выбравшись на мель, даже не оглянулась в сторону моста. Сняв с себя юбку и блузку, Таня разбросила их на ветки черемухи с солнечной стороны. В купальном костюме стала еще стройней, привлекательней. Ее длинные ноги, грудь и спина шоколадного цвета. Когда успевает она загорать? Такой ее Дробов не видел. И как ни трудно было оторвать взгляд, как ни трудно было подкинуть это место, он заставил себя отвернуться от Тани, пойти в сторону поселка.

Таня улеглась на траву, лицом вниз, подложив под подбородок обе руки. От всего отрешенная, погрузилась в себя. Выбравшись на берег, Юрка пытался острить:

— Отличный бросок, Танюша! Искупалась классически. А колхозная интеллигенция водичку боится. Пусть мне счастья не видать, боится!..

Дробов шел и думал о несостоявшемся разговоре с Таней. Два дня назад в молодежной газете появилась статья: «Не мешайте работать!» Уже один заголовок говорил сам за себя. Статья начиналась словами: «Мы, комсомольцы Всесоюзной ударной комсомольской стройки, съехались в Еловск со всех уголков нашей великой Родины. Здесь, на берегу Байнура, мы строим завод высококачественной кордной целлюлозы…» Из этой статьи Дробов усвоил одно: они, молодые строители, творят на земле добро, а всякие злопыхатели, вроде ученых, писателей, художников — вредный народ, обыватели. Спекулирует этот народ на эмоциях, наживает себе дешевый авторитет защитников Байнура.

Всю ночь потратил Дробов на статью: «В защиту ученых». Он был далек от эмоций и шел путем доказательств, как это делают математики в своей точной науке. Статья получилась по форме тактичной, по содержанию резкой и доказательной. Своих противников Дробов, на его взгляд, поставил если не в глупое, то по меньшей мере в смешное положение. Статья невольно обернулась и против Тани. И тут Дробов решил, что не должен хранить камень за пазухой. Прежде чем будет опубликован его материал, должен поехать к Тане, рассеять ее заблуждения и, может, сказать о том, что становится трудно ему без ее участия, дружбы. Он знал, что на первых порах даже расстроит Таню. Не только честность в поступках способна спаять друзей.

И Дробов приехал, разыскал с трудом Таню. Но вначале испортил ему настроение Юрка, потом затея с купанием. И все же в этой затее Дробов увидел не только ребячество, было в этом поступке и нечто другое, что он не сразу понял… И ушел он зря, проявив не меньшее мальчишество. Не слишком ли он строг к юности, не слишком ли чужд и сух для этих ребят в своей деревянной скованности? Теперь уже ясно: Таня и Юрка больше понятны друг другу. И Дробову стало мучительно больно. Таня в последнее время держала себя с ним просто, уверенно. Он рядом с ней чувствовал себя чурбаном. Его тянуло к умным беседам с Таней возле костра, к уединенным прогулкам, а получалось всегда неуклюже, тяжеловесно. Ей же нужнее цветы, яркое солнце полян, а не тихая тень у берез.