Феликс Овчаренко - Море штормит

Когда стал шторм надвигаться, решили прекратить погрузку, да шкипер-японец настоял, чтобы продолжали. Ему невыгодно было время терять. А тут уж плашкоут начало бить о борт. В самый раз бы бросить погрузку и отбуксировать его назад. Да катер буксирный в ковше застрял. Мотор надрывно зарычал и заглох. Мотористом на катере был Иван… Ищет, в чем дело, — не поймет. Не тянет мотор, и только! А в море плашкоут с людьми, с грузом. Да тут еще глядят — «японец» снялся с якоря и в открытое море уходит. Плашкоут бросил и людей наших не взял, подлец! А знаешь, что значит в шторм без мотора? Крышка, грубо говоря. Ну, здесь Иван и придумал: идти спасать товарищей на старом японском катерке. На том самом… Вызвались с ним еще двое. Диспетчер говорит: «Безумно!», а Иван ему: «Людей бы спасти, после разберемся». Остальные промолчали — выхода все равно не было. И ушли они в штормящее море. А плашкоут уже в открытое унесло.

Николай отодвинулся от радиатора — стало жарко.

— Прибежал Григорий, а над мотором все, кто был, присели — колдуют. Гриша растолкал их. Он, опытный механик, недолго копался. Сразу нашел, в чем загвоздка. Наладил с помощью хлопцев, и отвалили от причала.

А шторм уже разгулялся вовсю. Где искать посудину ту и плашкоут? Тут и сам начпорта не скажет. Рыщут по волнам, а каждый думает о том, что на легком катерке далеко не уедешь, тяжелый плашкоут на буксир не возьмешь. Гриша в штурвал до боли вцепился, губы кусает, а катер ведет. Знает, что от него зависит жизнь всех, кого в море умчало. Он первый и заметил сигнальный огонь.

Море ревет. Катер Иванов швыряет. Плашкоут едва против волны успевает ставить. Того и гляди опрокинет. Конец никак не могут принять. Словом, все мокрые от воды и пота. Но борются. И взяли-таки катерок и плашкоут на буксир. Как назад шли, о том много потом разговоров было. «На злости, — сказал начпорта, — дотянули». У входа в ковш чуть не разбились. Но все-таки пришвартовались благополучно. Людей спасли да и груз…

В диспетчерскую хлопцев на руках друзья-портовики внесли. Григорию да Ивану всех больше руки жмут. Да неловко Грише как-то. Хотел он выйти. Только в дверь, а тут Ольга на порог. И мимо него — к Ивану на шею. Целует его, обнимает и плачет: «Жив!» А тут кто-то возьми да и скажи: «Гриша, мол, спаситель».

Николай достал из пачки папиросу, начал нервно ее разминать.

— В двух словах ей все и рассказали. Подошла она к Григорию и несмело поцеловала его в щеку. «Хороший ты, Гриша. Настоящий парень…» — только и сказала. А Григорий стоит и вымолвить слова не может. И все тоже молчат. Хотел Григорий выбежать за дверь, да, видно, много у него в душе этот шторм перевернул. Провел рукой по глазам — морская вода, она глаза ест. Весь вперед подался, зубы сжал и… протянул Ивану руку. «Эх, Иван, много ты мне… Словом, дружба по-старому». И обнялись двое старых друзей. Иван рад, как ребенок, усталость, все переживания вмиг забыл. А Гриша Оле тихо говорит: «Одно только утешение — за хорошего парня выйдешь…» — а сам в сторону смотрит. Видно, плохое оно, это утешение было… Медленно вышел Григорий, и никто его в тот вечер не видел… А через три недели свадьба была.

— Ну и как? — не выдержал Сашка.

— Что «как»? Кричали «горько». И, конечно, горше всех Григорию было.

Николай остановился. Повернулся к столику и стал искать спички.

— Ну а потом что? Гриша как? — снова спросил Сашка.

— Гриша?.. Словом, уехал он с Сахалина. Нелегко ведь рядом. А друзьями остались. Настоящими. Переписываются даже.

Николай бросил в пепельницу смятую в комок папиросу и достал новую.

Сергей медленно шел по аллее парка. Осенний ветер, словно не находя себе места, с унылым завыванием метался меж почерневших деревьев, раскачивал, теребил ощетинившиеся колючками кусты акаций. Пахло засохшей полынью. А может быть, это просто тянуло дымом. На берегу реки жгли облетевшие листья.

До условленного часа было еще далеко. Сергей присел на скамейку. Невесело усмехнулся: вот так и придется сидеть одному. Но тут же прогнал эту мысль. Лена должна, обязательно должна прийти. Не может она поступить иначе. Ведь завтра поезд уже умчит его на Дальний Восток.

Дальний Восток… Сколько негаснущих воспоминаний связано у Сергея с этим суровым и невыразимо поэтичным краем! И самое дорогое из них — встреча с Леночкой.

Это случилось во Владивостоке позапрошлым летом. Сергей ждал теплохода, чтобы отплыть на Сахалин, к месту своей преддипломной практики. В тот день он раньше обычного отправился на морской вокзал. Над городом прямо из просветленных рассветом волн вставало большое веселое солнце. Оно улыбалось зеленым, слегка серебрящимся сопкам, глазастым, распахнутым настежь окнам домов, шумным, сердитым причалам, зеркальным палубам кораблей. В порту только что пришвартовался теплоход с Камчатки. Когда Сергей переходил виадук, навстречу ему хлынул поток пассажиров. Он облокотился на перила, решил переждать. Не хотелось толкаться и мешать людям, которые после многодневной качки спешили ступить наконец на твердую землю.

И тут он увидел смуглолицую стройную девушку. Она быстро прошла мимо, хотя в руках у нее было два довольно объемистых чемодана. Сергей вначале засмотрелся на ее голубую спортивную курточку, а потом только спохватился и бросился вдогонку.

— Давайте я вам помогу.

Лишь после длительных переговоров девушка отдала ему один чемодан, а второй — твердо заявила, что без особого труда донесет сама. И даже не улыбнулась при этом.

До камеры хранения дошли молча. Когда сдали вещи, Сергей предложил пройтись по набережной. Он, конечно, понимал, что девушку сейчас меньше всего интересует прогулка над морем, но ему почему-то хотелось еще хоть немного побыть с ней вместе.

Разговорились. Как только Сергей сказал, что уже окончил четыре курса факультета журналистики, посыпались вопросы:

— А трудно поступать? На экзаменах здорово режут? Нет, я серьезно…

Он улыбнулся:

— Сразу видно, что вы собираетесь в институт.

— Ваша проницательность необыкновенна. Можете работать оракулом… при домоуправлении.

«Ершистая», — подумал Сергей. И тут же невольно отметил, что глаза у насмешницы не простые — черные-черные и с каким-то особенным блеском. Хочется в них смотреть долго, не отрываясь. Такие обычно не прячут взгляд.

По волнам убегали вдаль, расплываясь на зыбкой воде, золотые солнечные блики. У самого берега носились над морем чайки. Сергей на все лады принялся расхваливать свердловские институты. А черноглазая, наоборот, стала доказывать, что в Иркутске ничем не хуже. Даже лучше — ближе к дому. Но по-настоящему поспорить с ней так и не удалось. Девушка неожиданно оборвала разговор: