Феликс Овчаренко - Море штормит

— До свидания. Меня ждут одну…

Как зовут ее, куда она поехала учиться — об этом Сергей мог только строить догадки. До сих пор непонятно, почему он тогда так смутился и не сумел прямо спросить обо всем.

Практика в газете прошла интересно. Сергей охотно собирался в трудные командировки. Он дважды ездил на север Сахалина, к нивхам-оленеводам и нефтяникам Охи. Без проводника нашел дорогу в один из дальних таежных поселков. Послал в редакцию несколько радиограмм с борта рыбацкого флагмана, рекордсмена осенней путины. В горячей работе, в бессонных ночах над пахнущими типографской краской газетными полосами забывались и как-то таяли за бортом все иные заботы и волнения. И все же не раз, оторвавшись от записной книжки или вглядываясь в штормовой горизонт Охотского моря, Сергей ловил себя на мысли, что думает о ней, о черноглазой. И порою вместо сжатых и точных газетных строк на бумагу просились расплывчатые четверостишия.

— Много у вас, молодой человек, лирики, — сердито ворчал секретарь редакции. — Этот элемент ценится преимущественно в романсах. А мы — газета. — И вслед за словами следовало несколько безжалостных взмахов карандашом.

С неровностью стиля Сергей в конце концов справился, вошел в берега, а вот мечтал по-прежнему — и порывисто, и лирично. Никак не мог примириться с мыслью, что случайная встреча во Владивостоке так и останется для него только воспоминанием, только внезапно вспыхнувшим и тут же растаявшим вдали огоньком.

Временами ему почему-то казалось, что черноглазая тоже думает о нем. С упрямством неисправимого оптимиста в душе Сергей надеялся на новую встречу. Сердцем он чувствовал: она — впереди. И сердце не обмануло.

Накануне Октябрьского праздника вместе с Никитой Волковым он был на вечере в политехническом институте. Прогуливаясь по коридору, Сергей не без иронической улыбки разглядывал вывешенные на конкурс стенгазеты. Начал даже напевать: «И скучно, и грустно…» Но вдруг он осекся, остановился и замер как вкопанный. Его бросило в жар. Нет, это было невероятно! С маленькой фотографии над косо нарисованным почтовым ящиком на него, несмело улыбаясь, смотрела она — черноглазая. Сергей дважды прочитал сухую, короткую подпись: «Дальневосточница Лена Ермакова приехала к нам из Советской Гавани. Она — первокурсница, но ее, лучшую гимнастку энергофака, сегодня знает уже весь институт. Пожелаем же ей успеха в предстоящих соревнованиях!» Сергей готов был расцеловать редактора, поместившего этот снимок. Он чуть было не пустился в пляс и едва не задушил в объятиях ничего не понимавшего Никиту.

В тот же вечер они встретились. Сергей был обрадован и взволнован, не сумел даже толком расспросить, как так случилось, что Леночка вместо Иркутска оказалась вдруг в Свердловске и почему она до сих пор не дала о себе знать. Понял только, что у нее здесь тетя, которая давно уже звала в гости, и что Уральский политехнический — это не так себе вуз, а самое что ни на есть солидное заведение. Разговаривала она спокойно, чуть-чуть сдержанно и опять же немного настороженно, как тогда, во Владивостоке. Но теперь Сергея это не смущало и не тревожило. Какая разница — отчего и почему, главное, что черноглазая девчонка-насмешница, с которой так долго виделся лишь во сне, снова рядом, красивая, стройная, с ласковым взглядом из-под слегка нахмуренных бровей!

Чудесный был этот вечер. Сергей говорил без умолку. За каких-то два часа полностью израсходовал весь запас привезенных с практики шуток и анекдотов. Никак не мог потом он вспомнить, где они потеряли Никиту Волкова и отчего тогда так внезапно оркестранты вдруг заиграли прощальный вальс.

Провожал он ее почти до самого дома. На углу у киностудии Лена остановилась:

— До свидания, Сережа. Дальше я дойду сама.

И снова, как и при первой встрече, он понял, что спорить с ней бесполезно. Об этом ему яснее слов сказали ее глаза. Но в ту минуту он увидел в них не только строгостей своенравное упрямство. Что-то промелькнуло в них такое, отчего светло и радостно сделалось на душе и всю дорогу потом, до самого общежития, хотелось петь и повторять без конца: «До свидания, Сережа… До свидания, Сережа!»

Странные вещи творятся порою с людьми. Казалось бы, все так же вертится вокруг своей оси Земля, по-прежнему нужно спешить по утрам на лекции, а вечером, как всегда, ругаться с комендантом общежития из-за неисправного титана. Но в то же время весь мир для Сергея неожиданно преобразился, помолодел, наполнился новыми радостными красками и голосами. Удивительное состояние! Полнейшая невесомость. Бродишь ли по улицам города, не узнавая встречных знакомых, листаешь ли учебник, не видя отмеченных к семинару страниц, — сердце знай себе выстукивает какую-то одному ему ведомую мелодию, которую тут же подхватывает и разносит по свету шальной, неунывающий ветер. И самому хочется вдруг сорваться с места, взбежать на железнодорожную насыпь и лихо вскочить на подножку первого же вагона бог знает куда несущегося поезда. Хорошо бы еще рядом клубилась непроглядная, черная ночь, глухо стучали по рельсам колеса и мимо раскаленными стрелами пролетали со свистом разноцветные огни светофоров.

Никита Волков ревниво исподлобья следил за Сергеем. Сочувственно качал головой и убежденно потом говорил однокурсникам:

— Ничего, парень он крепкий. Больше трех экзаменов не завалит.

Где уж тут было ему, спокойнейшему во всем университете человеку, понять, что в жизни Сергея наступил тот самый неотвратимый момент, начиная с которого друзьям не принято обижаться, если они порою оказываются вдруг в тени. Эту несложную истину Никита постиг не сразу. Не в пример своему другу, он был человеком сомнений и даже к простейшим жизненным выводам всегда добирался окольной дорогой долгих раздумий. С улыбкой слушал Сергей его фундаментальные рассуждения о смысле бытия, о воспитании чувств, о сущности истинной дружбы.

— Все это верно, старик, — насмешливо говорил он Никите. — Только для меня важнее всех твоих теоретических изысканий тот заурядный факт, что ты-то и есть самый настоящий друг. И вообще, довольно ссылаться на Ромео и Джульетту, нужно просто любить. Любить, а не вздыхать и сохнуть. Уверяю тебя, Шекспир останется доволен.

Никита смущался. Снимал очки и, протирая стекла, неуверенно возражал:

— Ссылаться, может быть, и не стоит, а вспоминать о них, ей-богу, не лишне…

— Все это, Никита, необязательная теория. Мелкий шрифт. Любят, товарищ Сократ, не по книгам, а по законам жизни!

Действительно, в те удивительные, головокружительные дни Сергею было не до книг. Кто это выдумал изображать влюбленных этакими задумчивыми бледными юношами с томиком Блока в руках? Ничего подобного! У влюбленных нет для этого времени. Вместо того чтобы уединяться и тихо мечтать о своей избраннице, Сергей предпочитал видеться с ней каждую свободную минуту. Нередко из-за этого приходилось давать туманные объяснения суровому и желчному декану факультета. Впрочем, какое все это имело значение. Разве человека, потерявшего голову, могут смутить карающие приказы деканата?