Виктор Лихоносов - Люблю тебя светло [сборник]

— Ой, Оньк, — подбежала Варя и выключила свет. — Ты чо?

— Так, делать мне нечего. Не знаю, куда прислониться. Чо свет-то потушила, кого скрываешь?

— Нимало. Спать буду.

— Смотри у меня. Мишку не видала?

— Нет. А чо?

— Ничо. Спрашиваешь еще!

— Ну, не знаю я вашего дела.

— Чо ты злишься-то?

— Ничо я не злюсь. Спать хочу.

— С этих пор-то! Открой, я посижу, хоть на карты скину.

— Ой, Онька, иди уже. Ей-богу, спать охота, только ребятишек уложила, побудим опять. Иди — завтра.

— Куда идти-то? Куда идти? Матери я не видела, чо ль. Ох, зараза, — выругалась она, — тошно так, кто б сжалился! Прямо не знаю, чо б с собой сделала!

— Да чо это ты так?

— Та-ак. Когда студенты уезжают?

— Завтра, говорили. А чо?

— Ничо. Пойду, там бабы в комнатушке капусту режут. А поют — плакать хочется. Прямо бы сейчас выпила да поплакала. Ты тоже… подруга называется…

— Чо я тебе?

— Ничо. Спи уже, то с тебя возьмешь.

Еще раз, пока женщины переговаривались через стекло, Мишку застал стыд: будто вместе с Варей они скрывали сейчас что-то неприличное, воровское. Но едва Онька умолкла и ушла, им завладело старое чувство. Долго и напряженно сидели они в темноте.

— Может, мне уйти? — сказал Мишка, когда она вновь зажгла свет.

— Сиди, теперь уж чо. Не мешаешь.

— Карты все?. — спросил Мишка, заметив на подоконнике потрепанную колоду. — Кто это у вас играет?

— Онькины. Ворожит иногда. Хотела ж сегодня поворожить, да…

Они взглянули друг на друга.

— Раздать? Или погадай мне…

— Сядь от окошка подальше. Я не умею, забыла, какая карта к чему.

— Вдвоем что-нибудь поймем.

— Ты какой? — глянула она на его волосы. — Бубновый, — и положила короля на середину стола. Мишка снял плащ и подсунулся к ней. — Тридцать шесть картей, четырех мастей, — начала она шепотом, — скажите всю правду. Чо на сердце бубнового короля, чо у него в тайности… Переживаешь ты о своей сердечности… Неприятности будут. — Мишка глядел на ее руки, губы. — Надеешься на червенный разговор, на встречу с червенной дамой в чужом доме… Чо-то злишься страшно. Ты злой небось? Но тут замешана еще одна дама. Вот она. Вот возле короля лежит. Дела не будет, король хоть и рядом лежит, близко к сердцу, а повернулся в другую сторону, видишь куда? Так, чо ж еще? Как бы не соврать, гадать-то не умею, а врать не могу. Для короля… Не пойму… Для дома… Для дома свидание и еще чо-то, чо-то такое, в общем, хватит и этого, — засмеялась она и посмотрела теперь уже близкими глазами, дрогнула губами. — Для сердца… Переживаешь, а чо переживаешь? Чо ты переживаешь?

— Разве видно по мне?

— Картам все видно.

— А тебе?

— Мне, чо ль? — растерялась она. — Мне больше всех видно.

Мишка любил ее в эту минуту нетерпеливо и грустно. Она гадала, шевелила пальцами карты и плохо соображала, потому что свои мысли перебивали то, что выпадало на картах. Мишка слушал, и тоже плохо запоминал, и горячел, особенно в тех случаях, если карты намекали на что-то о них, о нем и о ней, и оба уже не могли вести себя просто, вынуждали себя к пустым словам, душа же просила иного.

— Теперь на себя, — сказал Мишка.

Себе она гадала без интереса. Скинула бубновую девятку и усмехнулась, закрыла губы рукой.

— Нагадала!

— Ну, ну…

— Крупный разговор через бубновую постель… — выскочило у нее, и она как бы извинилась с опозданием. — Девятка бубновая — постель. Дальше чо-то выпадает неинтересное, неизвестно, чо к чему. Хм… У порога бубновый король.

«Я», — подумал Мишка.

— Со своим разговором. Но разговор такой… не… через этот разговор предстоит удар червенной даме. Ну, а эта дама, я, значит, — призналась она, — надеется на какую-то полюбовь, — она придвинулась и коснулась его плечом. — Но это принесет ей только обман и страшные хлопоты.

Для дамы, для дома, для сердца, что было, что будет, чем сердце успокоится…

Для сердца… А для сердца мне ой как хорошо, подумай-ка, хм, предстоит неожиданный интерес от благородного короля.

«От меня, значит», — сказал себе Мишка.

— Хорошо выпало для сердца. У, да со своими наде-е-ждами, со своими жела-ниями, со своей любо-овью…

Мишка осторожно протянул руку, привлек ее к себе, поцеловал. Задыхаясь, они сразу разнялись, она вздохнула и стала печальна. Молчала. Он еще раз поцеловал ее и целовал долго, но неумело, и тогда она обняла его и поцеловала сама — ненасытно и благодарно. Комната светлела, на дворе пошел снег. Зима!

— Зима, — сказал Мишка.

— Смотри-ко, правда зима.

— Сядь поближе.

— Я возле тебя:

— Сядь вот так… Варь… Чьи это дети?

— Мои.

— Ты такая молодая.

— Молодая, да ранняя. Двадцать три года, мало? Тебе сколько?

— Девятнадцать. На днях девятнадцать.

— Ого! Ба-атюшки! — шепотом воскликнула она и отодвинулась. — На четыре года, ого! Совсем мальчик, ой-е-ей! С ума сойти.

Они разбудили ребенка.

— Ма-ам! — заплакал мальчик.

— Чо, чо, сыночка? — соскочила Варя. — Холодно? На двор?

— Я боюсь один. Иди рядом.

— Спи, сынок, сейчас мама придет к тебе.

— С кем ты разговариваешь? С тетей Оней?

— С тетей Оней, деточка, с тетей Оней. Спи, спи, родненький. Завтра на санках покатаю.

— Молочка хочу.

— Молочка тебе? Сейчас. — Она принесла из сеней молоко, налила ему в кружку, и он пил, чмокал, потом утих и заснул.

Она пришла, села возле Мишки, сама обняла, его и положила голову ему на плечо. Мишка нежно целовал ее. Он целовал и думал, что все-таки ему надо уйти. Было грустно оттого, что он завтра уезжает.

— Какой ты… — прошептала она. — Век бы так сидела.

Опять со двора кто-то громко застучал в окно.

— Тихо, — встревожилась Варя. — Пусть думают, сплю.

Стук повторился, и уже настойчиво, грозно — ладошкой.

— Кто это может быть? — спросил Мишка.

— Есть тут такие. Дома не сидится, шастают по чужим дворам.

На этот раз с дрожью забилась дверь в сенях, и Варя перепугалась — как бы не сломали.

— Вот человек! Убила бы! — заругалась она. — Чо хочут, то и делают, знают, что некому заступиться.

— Ва-арь! — звал уже под окнами мужской голос — Чо, оглохла? Не притворяйся, открой! Открой, чо ли! Слышь? Откроешь? Последний раз говорю, откроешь?

Ненадолго установилось молчание.

— А-а! Ну, все, зараза, сейчас! Все равно ворвусь, раму высажу.

— Гошка, ты чо, ты чо это? — закричала она. — Ты чо это вздумал? Я уже сплю, чо ты приперся? Напился! Где напился, туда и ступай.

— Ты меня не посылай!

— И ты ко мне не лезь! Назнал, детей побудишь, сдурел, чо ли?

— Ва-арька! Забыла, да?

— Иди ты, Гошка! Иди, а то завтра мало не будет! Я скажу где следует. Кому это понравится — ночью, под окнами?

— Чо это тебе вдруг не понравилось? Откроешь, нет?

Он замолк, потом дверь опять заскрипела. Гошка колотил кулаками, пробовал снять с петель, ругался, иногда звал: «Варь… ну Варь… чо ты?»