Константин Лордкипанидзе - Избранное

— Нет, не боюсь.

— На грех вы меня толкаете.

— Все мы грешные, парень, — рассмеялся инженер. — Не согрешишь, в рай не пустят. Слыхал такое?

— Слыхал не слыхал, но Цоги Цискарашвили в этом деле вам не слуга, — сказал Цоги, и, поклонившись инженеру, удалился быстрым шагом. И по тому, как быстро, не оглядываясь, он уходил, и по тому, каким нервным голосом, словно сжигаемый лихорадкой, он отказался от его предложения, Бакурадзе понял: парень далеко от него не уйдет.

Было уже далеко за полночь, но Бакурадзе еще не спал. Он сидел у очага и рассеянно просматривал новые заграничные журналы. Время от времени он поднимал голову, прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся со двора. Он уже устал от этого напряженного ожидания, но не хотел сдаваться. Неужели он просчитался, неужели он так плохо знает людей, что поставил не на ту карту?!

Сведения, которые он успел собрать о Цоги Цискарашвили, как будто подтверждают, что сделан правильный выбор: беден, любит дочку зажиточного человека… Все свое достояние отдал за одного коня, а через несколько часов остался только с уздечкой в руках… Спутался с разбойником, сидел в тюрьме. Казалось, человек с таким прошлым в совести копаться не будет.

Бакурадзе посмотрел на часы. Скоро рассвет. Пожалуй, уже не стоит ждать. На сей раз вы проиграли, господин Бакурадзе. А жаль! Парень что надо. Бакурадзе поудобней устроился в кресле, прикрыл колени медвежьей шкурой и задремал. Через некоторое время он отчетливо услышал, как кто-то вошел в конюшню. Бакурадзе вскочил, подбежал к окну и распахнул его.

Не поднимая головы, Цоги вывел неоседланного жеребца из конюшни и набросил на него попону. На лице Бакурадзе появилась самодовольная улыбка. Игра сделана. Теперь ни одно драгоценное дерево в лесу не пропадет.

Цоги сел на коня, и прежде чем выехать со двора, повернулся к окну и сказал своему новому хозяину:

— А вы рано радуетесь, господин инженер. Убить вас я всегда успею.

— Ружье и патроны получишь в конторе, — спокойно сказал Бакурадзе. — И — в лес! Слышишь?

Цоги не ответил. Он тронул коня и рысью выехал на улицу.

Верный совет дал старый солдат инженеру. Новый объездчик Цоги Цискарашвили оказался божьим наказанием для орбельских крестьян, особенно для резчиков мастерской Джапаридзе. К каким только хитростям они ни прибегали, в какие лесные трущобы ни заходили, чтобы срубить нужное для работы дерево — всегда их настигал вездесущий Цоги. Он знал в этих лесах каждую тропинку и слух у него был, как у молодой совы: застучит где-нибудь топор, а он уже стоит над порубщиком.

Началась жестокая, не знающая пощады борьба между объездчиком и орбельцами.

…По узкой тропе пара быков с трудом тащила нагруженные хворостом дровни. До зимних снегопадов еще далеко, но на колесах здесь не проедешь. Пожилой орбелец, весело покрикивая, погонял идущих в гору быков.

На тропу верхом на подаренном жеребце выехал Цоги.

— Здравствуй, Гия, — сказал он крестьянину.

— Здравствуй, Цоги, — приветливо ответил тот, хотя по всему было видно, что не по душе ему эта встреча.

— Что ты везешь? — спросил Цоги.

— Сам видишь — хворост, — и вовсе растерялся Гия.

— Хворост? — переспросил Цоги. — А что это твои быки так запарились? Больно тяжел твой хворост, братец.

— Хворост как хворост, — пробормотал крестьянин.

Не слезая с коня, Цоги дулом карабина разворошил хворост и зло засмеялся.

— А ну, разгружай дровни!

— Помилуй, Цоги… сына женил, тахту для молодых хочу сделать.

— Разгружай, говорю.

— Заплачу, сколько хочешь, — сказал крестьянин, доставая из кармана кошелек.

— Меня уже купили. Дважды не продаюсь.

— Дешево ты продал свою душу, парень.

— Помолчи, Гия! По-хорошему прошу, оставь чужое добро и иди своей дорогой.

Крестьянин сердито раскидал хворост и обнажил саженный ствол с обрубленными сучьями.

Цоги спрыгнул с коня и помог крестьянину сбросить бревно.

— А хворост возьми, разрешено.

— Подавись ты своим хворостом!

Так бывает в жизни — оступился Цоги, но худо стало его близким. Соседки перестали здороваться с матерью, и к Бердиа изменилось отношение со стороны товарищей: его любимый брат стал им поперек дороги. Но больше всего страдала Шуко. Отец запретил ей даже думать о Цоги. Она все же встретилась тайком с любимым и попыталась уговорить его бросить позорную службу у подрядчика.

— Ты думаешь, мне легко? — признался Цоги. — Мне стыдно смотреть в глаза людям. Но я ради тебя пошел на эту пытку, чтобы у нас был свой дом, чтобы твой отец не называл меня нищим батраком.

— А кто переступит порог такого дома? — печально возразила Шуко. — Люди отвернутся от нас.

— И пусть! — он выкрикнул эти слова с такой ненавистью, что девушка невольно отшатнулась от него. — Мне никого не нужно, кроме тебя, Шуко.

Шуко заплакала.

— Если хочешь, я оставлю отца. Убежим отсюда, — сказала она. И это были не просто слова — она и в самом деле решила оставить одинокого отца и пойти за Цоги куда глаза глядят, лишь бы спасти любимого человека от презрения односельчан, а может быть, и от худшего. Ведь кто-то же стрелял в прежнего объездчика?

— Нет, Шуко, куда мы нищие денемся. Потерпи немного, я своего добьюсь. В конце концов люди поймут, что если уйду я, то придет другой объездчик. Леса все равно проданы, без охраны их не оставят.

— Послушай, Цоги, сердце мое обливается кровью, когда вся деревня называет тебя отступником. Умоляю тебя, отдай коня инженеру, сними эту позорную кокарду и вернись к своему народу. Мать свою пожалей, люди говорят, что она волка выкормила своей грудью.

Цоги вздрогнул. Он знал, что Шуко говорит правду, но он уже не хотел смотреть этой правде в глаза.

— Молчи, Шуко, молчи… Я жить хочу. Надоело мне гоняться за куском хлеба. Видишь, — он показал рукой на ущелье, там, далеко внизу, словно в муравейнике, копошились люди, укрепляя берег реки, по которому пройдет новая дорога. — С утра до ночи животы надрывают, а что им платят? Двугривенный… Довольно на мне поездили! Сейчас я на коне.

Он обнял плачущую девушку.

— Перестань слезы лить. Доверься мне.

Шуко попыталась увернуться от его объятий и поцелуев, но куда уйдешь от него?

Молодой резчик Бердиа тяжело переживал измену старшего брата. Вместе с Майей он продолжал поиски красного негноя для гробницы святой мученицы Кетеван. Они нашли долгожданное дерево в далекой чаще, за перевалом. Тома не мог нарадоваться удачной находке своего ученика. Поговорив с односельчанами, резчик решил срубить и вывезти дерево из леса в одну из ближайших ночей.

Майе и Бердиа велели стоять на тропе, чтобы они могли вовремя предупредить порубщиков, если появится Цоги.