Константин Лордкипанидзе - Избранное

Недолго голову себе ломали и вопрос легче легкого решили. Читатель, верно, слыхал одну старинную грузинскую притчу. Некий человек дочь замуж выдавал и свадьбу великую сыграть задумал. Только собрался было он теленка зарезать, глядь, ножа под рукой не оказалось. Куда это, мол, нож запропастился, спросил он. Да на чердаке он, отвечала хозяйка. Тут глава семейства призвал себе на помощь соседей: повалили теленка наземь, связали по ногам и ну тащить его на чердак.

Точно так и поступили тогдашние гурджаанские заправилы. Не пожелали они довести дорогу до деревни, раскинувшейся на отрогах Гомбори. Зато сняли деревню с насиженного места и согнали черемцев в долину, поближе к большим дорогам.

Но прежде чем случится это неприглядное событие, я хочу кое-что поведать читателю о Череми и черемцах.

Грузинский летописец сообщает, что в старину, в четвертом-пятом веках, возвысились и усилились грузинские города — Тбилиси, Уджарма и Череми. Все эти три города заложил и «неприступными, мощными крепостными стенами опоясал» Вахтанг Горгасал. И если Тбилиси был стольным градом Грузии, то восточнее плечом к плечу с ним стояли сторожевой Морского ущелья — город-крепость Уджарма и неодолимый затвор Алазанской долины — Череми, заложенный у подножья Тбацвери.

Великим, сказывают, градом был Череми. По свидетельству старинных хроник, множество церковных и светских зданий — храмов, дворцов, жилых домов украшали улицы и площади города.

И как говорит Вахушти Батонишвили, первейшими уставами сих городов были — твердость нравов, единство перед лицом врага и умение яро сражаться за свободу.

И Череми верно стоял на страже сердца Грузии.

Его стратегическое значение усугублялось и тем обстоятельством, что кратчайшая дорога от вновь заложенного Тбилиси к богатой Внутренней Кахети, Алазанской долине и к городу-крепости Хорнабуджи проходила через Черемское ущелье. Падение города-крепости Череми открывало путь врагу, идущему на Тбилиси. Потому и было, что иранский шах Хосро Ануширван без промедления пошел в поход на вновь заложенный город-крепость, разрушил Хорнабуджи и Велисцихе, затем с огромным войском подступил к Череми, разгромил и его и спустился в Морское ущелье. В этом ущелье Вахтанг Горгасал дал решающий бой иранцам. Три дня и три ночи ни царь, ни его воины не вкладывали меч в ножны. По свидетельству летописца, стоило где-нибудь поредеть рядам, как тут же, откуда ни возьмись, появлялся царь и вступал в рукопашный бой.

На следующий день, на рассвете, удача отвернулась от Горгасала. Не уберегла его кольчуга, разорванная в битве. Вражья стрела угодила в разрыв и насмерть ранила царя. Его отвезли в Уджарму. Перед смертью царь призвал к себе сына Дачи и пожаловал ему Череми, наказав восстановить и возвысить его…

После такой беды ничто уже не могло противостоять иранцам. В 502 году Тбилиси был захвачен и разгромлен.

Прошло время, вновь расцвел Череми, охраняя подступы к столице Грузии и разделяя все его горести до последней минуты своей большой жизни…

Если даже отбросить все иное, то хотя бы ради этого незабываемого, вечно будоражащего прошлого, хотя бы из-за того, что Череми был некогда могучей столицей Кахети, его не должны были стереть с лица земли, изгнание не должно было коснуться орлиного гнездовья. Ведь многострадальный город-крепость донес живую душу до того желанного дня, когда над Грузией взошла заря Октября.

Однако, увы, все еще не перевелись Хосро на голову Череми…

Первым человеком, поселившимся в Череми, был беглый крепостной из Сацеретло Диомиде Абесадзе. Это, по нашим расчетам, случилось во второй четверти восемнадцатого века, когда в опустошенном и обезлюдевшем городе Череми была окончательно упразднена епископская кафедра, а все ее угодья, леса, пастбища, покосы, поля поделили между собой отцы церкви.

О житейских приключениях Диомиде поведали мне потомки его рода.

Нельзя с уверенностью утверждать, и вправду ли Абесадзе прикончил господского моурава или же только что оперившийся, гордый юноша попросту не вынес рабского ярма… Так или иначе, однажды в полночь он увел из господской конюшни отличного скакуна и подался в лес. Господские подручные преследовали беглеца до самого Кватахеви, но затем, выбившись из сил, махнули на него рукой. Господину же было доложено, что Диомиде Абесадзе успел перемахнуть в Турцию.

Из Кватахеви Абесадзе направился в Триалети и прибился к кахетинским пастухам. В подручных они не нуждались, но, как поведал мне рассказчик, в то утро на пастбище случилось такое, что заставило кахетинских пастухов перекреститься. И после того не отпустили они никуда от себя имеретинского юношу, оставив его в своей кошаре.

Огромные овчарки сторожили отары, привольно расположившиеся на отрогах Триалетского хребта; да что там чужаки, даже матерые волки и те за версту обходили овечьи загоны… Но в то утро произошло нечто совершенно странное и необъяснимое: стоило овчаркам залиться, как тут же вскочили три-четыре пастуха… В голос закричали они, предостерегая беззаботно шагавшего по отрогу путника.

Видно, в этом шуме и гаме путник не услышал остерегающих окриков и как ни в чем не бывало вышагивал себе по тропинке, ведя на поводу своего каштанового коня.

И случилось чудо.

Разогнавшиеся было овчарки с оскаленными клыками внезапно, словно бы смешавшись и утратив ярость, застыли как вкопанные — шерсть, поднявшаяся дыбом, спокойно улеглась, и пастухи истово осенили себя крестом. Собаки, повизгивая, стали ластиться к чужаку, потом угодливо затявкали, словно бы привечая давно не виденного хозяина, возвратившегося наконец домой. Хромой Иосеба слыхать-то слыхал, что бывают на свете такие вот люди-чаровники, которых не трогают даже самые злые и обезумевшие овчарки, но видеть подобных чудес старому чабану не доводилось: никогда не бывало, чтобы его Алмаса и Кариса так умиленно встречали невесть откуда взявшегося чужака.

— По всему видать, он парень что надо! — заключил Иосеба, приглашая гостя в жилище. Мигом зарезали барашка, накрыли стол и стали расспрашивать гостя, какого он роду-племени…

Диомиде Абесадзе признался радушным хозяевам, что бежал из господского дома…

Осень была на носу. Вскоре пастухи снялись с триалетской стоянки. Нагрузив ослов овечьим сыром и тюками шерсти, двинулись они к иорским зимним пастбищам. Диомиде Абесадзе пастухи взяли с собой, и скрываться, дескать, у нас есть где, да и нужды знать ни в чем не будешь. Чего же еще, спрашивается, было нужно Диомиде Абесадзе? Не долго думая, оседлал он своего коня и последовал за караваном.

Шли они две недели, миновали Какабети и вышли на луга Мажало. Задержавшись здесь день-другой, дали они передышку овцам, отоспались, наново перевязали ослабевшие в пути веревки на поклаже и стали взбираться по лесистому склону. Вскоре завиднелось Алазанское ущелье, блеснули заснеженные вершины Кавкасиони.