Константин Лордкипанидзе - Избранное

Когда они поднялись на гребень хребта, в глаза Абесадзе бросились развалины, скрытые в зарослях огромных буковых деревьев. Замшелые черные стены почти нависли над вершинами этих буковых деревьев.

— Это что за развалины? — спросил беглец.

— Древнее городище. Череми зовется! — ответили пастухи.

— Живет тут кто-нибудь?

— У одного чумлакского крестьянина тут стадо свиней. В местных лесах полно желудей и каштанов — раздолье свиньям.

Аробная дорога проходила как раз через это городище. Абесадзе приглянулась одна маленькая часовня. Крыша ее хорошо сохранилась, да и дверь надежно висела на болтах. О лучшем укрытии не приходилось и мечтать. Вокруг не было ни души — один только лес да тишина. Диких плодов — хоть завались: яблоки и груши, смоковница и кизил, каштаны и ткемали, орехи и земляника, куда ни глянь — прозрачнейшие родники… А тут еще и сосед — состоятельный свиновод. Ему несомненно потребуется работник — вот и станут они трудиться рука об руку. В общем, как говорится в одной старинной присказке — ты покукарекаешь, а я полаю — вот тебе и деревня…

За господского коня кахетинцы отдали Абесадзе два десятка овец да еще бурку в придачу, крепко пожали ему руку и распрощались с ним.

Так восстал из пепелища, кто знает в какой уже раз, старый Череми.

Рассказ мой, кажется, немного затянулся, но следом за Диомиде Абесадзе в Череми потянулось столько горемык, что пройти мимо них совестно.

Той же осенью в Череми объявился и третий житель — бежавший из турецкого плена вачнадзевский крепостной Леван Гулашвили — пожилой бездомный бобыль. И когда Абесадзе показал ему поле под пашню и растер в ладонях жирную землю, пришелец, не сходя с места, тут же бросил свою худую суму и с той поры никуда шагу не ступал из Череми. В Грузии того времени бытовал один весьма мудрый закон: крепостной, бежавший из турецкого плена, не возвращался больше к своему господину. Он делался свободным человеком и сам выбирал, где ему ставить дом и какое пахать поле.

Несладко пришлось в первый год новоселам — упряжка волов не смогла совладать с полями, разбросанными по склонам горы, а на одних заступах и мотыгах далеко не уедешь.

«Воду в кулаке не удержишь, а слухов в клетке!» — говаривал Абесадзе. И действительно, прошло совсем немного времени, а слухи о первых поселенцах распространились сначала по окрестным деревням, и уже в конце мая три или четыре мохевца пожаловали в Череми. Изгои мы, отрезанный ломоть от общины, признались они хозяевам и попросили убежища. Были они такими силачами, что загоняли заступы до самой преисподней.

Потом и сам Абесадзе вдоль и поперек обошел Имерети, подавая голос всем тем, кого разыскивали в лесах закон да исправник: нашел я, дескать, надежное убежище в кахетинской глуши, идите за мной…

Не проходило и недели с того дня, чтобы не появлялись в Череми все новые и новые беглецы. Приходили крестьяне, бежавшие от злоключений и неправедного права, приходили и те, на плечи которых судьба взвалила невольный грех — убийство насильника и отступничество от веры.

Приходили искатели приключений, ни минуты не знавшие покоя в поисках достойного поприща для приложения своей кипучей энергии. Приходили люди разных мастей, верований и обычаев. Иные голые и босые, другие же гнали впереди себя пару-другую тощих овец или телят. Но в одном все они были поразительно схожи друг с другом: парни как на подбор, ладно скроены и крепко сшиты. Ничего иного и быть не могло. Робкий, послушный человек никогда не восстал бы против крепостника, не сумел бы поднять руку на господских моуравов и холуев.

Это богомерзкое существование все они почитали адом, и на черемских холмах поклялись держаться друг друга, пока душа держится в теле. И, как потом показало время, клятва эта вовсе не была пустой. Только таким одержимым людям и было по плечу свершить чудо: вскорости Череми прослыл крепким и богатым селением.

Пришла пора обзаводиться семьями. Откуда только не привозили невест — из Велисцихе и из Чумлаки, из Бакурцихе и Какабети, а один молодой каменщик даже из Тибаани суженую похитил. Раньше всех обзавелся семьей Леван Гулашвили — усадил на своего заемного коня черноокую девушку из Карданахи и был таков. Однако у этих грешников и сорвиголов были свои обычаи и порядки: невенчанные мужчина и женщина не могли усесться у одного очага, «покрыться одним одеялом», как гласит старая грамота.

Спохватившись, дружки послали человека в Велисцихе уговорить тамошнего священника вернуть грешный народ в лоно господне.

Сказывают, что Бодбийский архиепископ пожертвовал Черемскому храму большой колокол, дескать, в старину был в Череми кафедральный собор. Обрадованное селение призвало мастеровых и в ночь на успение водрузило колокол на звонницу. Когда впервой ударил колокол, гул его объял всю округу Иори по одну сторону и Алазани по другую.

Вот тогда и призадумались черемцы, как бы колокол не поднял на ноги всю Кахети, как бы не пошли расспросы да расследования, кто вы, мол, и откуда… Посему порешили бить в колокол только в случае, если на сторожевых башнях разожгут костры, оповещая население о переправе вражьей орды через Алазани.

До присоединения Грузии к России в здешних местах селились большей частью выходцы из Имерети. Однако после кахетинского восстания, когда потерпевших поражение Вачнадзе, Андроникашвили, Варазашвили и Джигаури угнали в Сибирь, стали прибывать в Череми и кахетинцы — все те, кто убежал из тюрьмы и ссылки, кого не настигла покуда карающая рука главноусмирителя Ермолова. Именно в ту пору и произошел здесь один удивительный случай: неожиданно для всех из Череми убрали велисцихского священника, а вместо него в местную церковь прислали нового пастыря. Ответ на эту непонятную загадку отыскался лишь тогда, когда однажды на рассвете в Череми появился конный отряд и стал расспрашивать, как проехать к дому Тедо Мачхашвили. Вскоре из дома пожилого крестьянина Мачхашвили донеслись причитания женщин и детский плач. Соседи видели, как всадники выволокли во двор избитого в кровь старика, связали ему руки и погнали в город.

В то же мгновение тревожно загудел колокол, сзывая черемцев в церковь. Старейшины села, не долго думая и не колеблясь, вызвали надежных парней и отправили их вдогонку за карателями, крепко-накрепко наказав при этом не брать смертный грех на душу — не проливать человеческой крови, но и односельчанина в руки полиции не отдавать…

Преследователи с честью выполнили наказ селения: вызволив полуживого Мачхашвили, они втолковали стражникам, чтобы те навсегда позабыли дорогу в селение, не то в другой раз без крови не обойдется…

Случай с Мачхашвили порядком встревожил черемцев. Той весной двух здешних жителей — мельников-имеретинцев вызвали в Телави к начальнику уезда… Делать нечего, пошли они, и с тех пор ни слуху о них, ни духу. Сколько ни ходили на поиски в Телави — ответ был один: обоих тотчас же отпустили домой, может, по дороге с лезгинами повстречались и в плен угодили.