Константин Лордкипанидзе - Избранное

Это было похоже на правду. И во времена Ермолова северные горцы по-старому разоряли кахетинские селения; поэтому и было, что черемцы легко приняли на веру слова уездного чиновника и, скрепя сердце, смирились с участью своих односельчан. Однако Мачхашвили призвал к себе деда Ники Джачвадзе и под большим секретом поведал ему, что подвел его под монастырь нынешний священник. «Предатель он, предатель», — твердил Мачхашвили.

— Укороти язык, несчастный, не кощунствуй, дойдет слух до пастыря, он тебя анафеме предаст! — не на шутку перепугался старик.

— Э, нет, брат, откуда тебе знать, что я пережил! А ну послушай! — сказал Мачхашвили. — Ни одна душа в деревне не ведала, что руки мои обагрены кровью одного телавца! Служил я тогда телохранителем Александра Батонишвили. Подослали враги бедолагу к моему господину с отравленным кинжалом. Вот и пришлось мне схватиться с ним… С той поры потерял я покой! Денно и нощно лицо мне его мерещилось, извелся я весь. Вот возьми я и откройся во всем нашему священнику во время причастия, может, отпустит грехи мои, думаю… «Я потому все на духу выложил, чтобы ты мою просьбу до бога донес, а не в полицию, христопродавец ты эдакий».

Старик ни слова не вымолвил. Молча выслушал он признания Мачхашвили, молча же поднялся и распрощался с хозяином.

Признаться, немало удивился Мачхашвили, что рассказ его не нашел никакого отклика в душе друга. А ведь от подобного вероломства духовного пастыря кровь стыла в жилах.

Не знал тогда Мачхашвили, какой огонь разожгли его слова в сердце старика. Из дома Мачхашвили Никин дед направился прямиком к семьям тех двух бесследно исчезнувших односельчан. Дотошно допытывался он у домочадцев, не бывали ли они на исповеди у сельского священника.

— Были, батюшка, были, как не бывать! Помнится еще — они такие радостные из церкви вернулись! Какой, говорят, добросердечный наш пастырь, все грехи отпустил и святое причастие дал нам, грешным…

Никин дед хорошо знал, какие только грехи ни числились за его соседями. И он был с ними в ту ночь, когда участники кахетинского бунта похитили коней у казаков, расквартированных в Манави, и подожгли конюшню. На беду, в суматохе погиб один манавский конюх, спавший спьяна на соломе. Кровля обрушилась на него так внезапно, что он даже глаза открыть не успел.

Всадников-то они без коней оставили, но гибель того несчастного не давала им покоя. Вот и не смогли мельники удержать язык за зубами.

— Да он же просто полицейский осведомитель, сучий сын! Потому и таскал почем зря народ на исповедь! — заключил старик и предупредил соседей, чтобы они поостереглись ходить к попу на причастие.

Священник, почуяв, что его предательство не осталось в тайне от села, наспех собрал свои манатки и на другой же день навсегда исчез из Череми.

В подобных вот злоключениях, войнах да битвах строилось село Череми — красивый и богатый уголок горной Кахети. Благо, камня да песку водилось в окрестных ущельях сколько душе угодно. Хватало и крепких рук, жадных до работы. Так дом лепился к дому, проселок к проселку. Селение расправило плечи, и уже перед первой мировой в нем насчитывалось триста дворов.

Как уже было сказано, в Череми нашли прибежище не только крестьяне-борцы против господского засилья, но и искатели счастья, любители легкой жизни, пришедшие сюда бог весть откуда… Один ростовщиком заделался, другой захватил пустоши и стал их сдавать в аренду, третий же — беглец из Шорапани — барыгой заделался. Однажды он соседу корову продал, а сельскому учителю коня из Заалазанья привел. Через неделю того учителя задержали на Кварельской дороге и стащили с коня… Выяснилось, что и корова, и конь были крадеными. Тут же собрался сельский сход — шорапанца прокляли и изгнали из Череми, других же предупредили: если бык в упряжке артачится и борозду портит — земле добра не видать. Так что зарубите себе на носу, что и вам не видать легкой жизни.

Воров да прелюбодеев мужского ли, женского ли пола в деревне не терпели, будь они даже из весьма уважаемых и почитаемых семейств.

Столь нелицеприятные и крутые приговоры (не подлежащие обжалованию ни перед людьми, ни перед богом) постепенно очистили поток от мути и спаяли деревню в единое целое. Черемцы знали толк в делах чести. Были они стойки в беде, а в веселье — согласны.

И коль скоро речь зашла о стойкости, хочется мне припомнить одну не такую уж давнюю повесть, которая получше всяких хвалебных слов покажет добронравие села Череми.

В Гурджаани, у самого края Ахтальского ущелья, в бывшем поместье отца Нато Вачнадзе на Шаликаант-горе, виднеется недавно возведенное одноэтажное строение. Снаружи оно почти ничем не отличается от строений, расположенных по соседству, но, если хоть раз переступить через его порог и заглянуть в комнаты, уйти оттуда и не захочешь.

О событиях великого прошлого одного из красивейших городов Грузии — Гурджаани и его окрестностей рассказывают выставленные в залах сельскохозяйственные орудия, украшения и предметы быта каменного века, утварь и воинское снаряжение последующих веков.

В Гурджаанском краеведческом музее эпохи быстро сменяют друг друга… В зале революции целых три комнаты уделены материалам, отражающим социалистическое строительство в Гурджаанском районе. Богато представлена Великая Отечественная война…

Какие же любовь, знание, увлеченность потребовались от руководителя этого маленького коллектива Михаила Узунашвили и хранителя фондов Зезва Безарашвили, чтобы с такой тщательностью уберечь и устроить это хранилище бессмертия нашего народа.

В этом музее хранится немало неопубликованных писем и материалов о тех незабываемых днях, которые предшествовали рождению новой Грузии.

Немалая доля в этом добром деле принадлежит телавскому учителю Михаилу Цакашвили. Сколько воспоминаний, легенд и преданий записал этот увлеченный человек, чтобы в безымянных могилах не пропали бойцы, до последней капли крови неотступно и непримиримо сражавшиеся с несправедливостью.

Знакомство с этими материалами лишний раз убедило меня: наши читатели многого не знают о тех горестях, которые выпали на долю кахетинских крестьян в годы меньшевистского господства.

На сей раз мое внимание привлекла судьба одного черемского охотника.

Вот его краткая анкета:

Фамилия — Иашвили.

Имя — Михаил.

Отчество — Николаевич.

Год рождения — 1889.

Социальное происхождение — бедняк.

Род занятий — нынче солдат 6 пехотного полка.

Михаила Иашвили расстреляли в 1920 году за участие в вооруженном восстании в Лагодехи.

Я пошел по следу этой скупой анкеты…

Восстание должно было начаться одновременно по всей Грузии. Готовились к нему исподволь. Отважные и глубоко убежденные в правоте партии люди встали во главе хорошо вооруженных отрядов.