Константин Лордкипанидзе - Избранное

— А ведь правда — хорошее название, — сказал Гигуца.

— Но его нужно оправдать, товарищи! — сказал Тарасий. — А как можно оправдать? Работой, конечно! Работой и работой! Чтобы опять забили фонтаном до самого неба наши колхидские источники.

Тарасий стоя вписал название артели в договор и прочел его весь от начала до конца:

— « Пункт первый.Мы, нижеподписавшиеся, учреждаем артель под названием «Заря Колхиды» и приносим клятву: если кто-нибудь из нас окажется изменником, отвернуться от него.

Пункт второй.Позор тому, кто будет знаться с таким изменником!

Пункт третий.Если в артели объявится лодырь, на первый раз сделать ему предупреждение, на второй — прописать его в газете, на третий исключить из артели.

Пункт четвертый.Поручить товарищу Тарасию Хазарадзе добыть трактор. Назначить его же председателем артели.

Пункт пятый.Да здравствует наша артель и мировая революция!

Договор составлен 16 ноября 1926 года».

Тарасий пододвинул чернильницу к Георгию Джишкариани:

— Ну, начинай, Георгий! Подписывайся!

Георгий покачал головой и отошел в сторону: пусть подписывается первым кто-нибудь другой. Начали торговаться.

— Да не все ли равно — вначале подписываться или в конце? — сказал Тарасий, придвинул к себе лампу и первым поставил свою подпись.

Георгий Джишкариани облегченно вздохнул и взял у него перо:

— Так-то лучше!..

Когда все подписались, в комнате стало тихо. Крестьяне изумленно глядели друг на друга, словно спрашивая в недоумении: а что нам теперь делать?

— Этой бумаге не повредит, если ее вспрыснуть, — сказал наконец Георгий.

— И нам тоже не повредит! — тотчас же согласился Кирилл Микадзе.

— Меня освободите, товарищи, — Тарасий свернул договор и запер его в ящик стола. — Кажется, жена моя собралась сегодня рожать… С утра себе места не находит.

— Ого! — воскликнул Микадзе. — Вот нам и будет угощение! Если родится мальчик, ты, Тарасий, пальни из своей двустволки — мы тогда мигом к тебе примчимся…

Тарасий улыбнулся:

— А если девочка?

— Тогда мы сами тебе угощение поставим. С тебя, брат, хватит и того, что в семье три девочки будут. Врагу не пожелаю быть отцом трех дочерей! — так же с улыбкой ответил Кирилл.

— Нет, я и тогда не откажусь вас угостить. Лишь бы все кончилось благополучно! — в голосе Тарасия послышалась тревога: — Жена что-то плохо себя чувствовала весь день.

Он торопливо зашагал домой, а остальные шумно ввалились в духан Эремо.

Микадзе сразу начал шарить по прилавку.

— Э! Чтоб мне этого не было! — закричал духанщик и убрал от него тарелку с закуской.

Каждое появление Кирилла Микадзе было для Эремо истинным мучением. С необыкновенной ловкостью и быстротой разыскивал тот бесплатную закуску, как бы ни старался духанщик упрятать ее подальше. Эремо должен был глядеть в оба, чтобы Кирилл в мгновение ока не очистил тарелку.

«Вина выпьет на полтинник, а закуски сожрет на два рубля», — сердился скупой духанщик, и, как только любитель бесплатной закуски показывался в дверях, Эремо прятал от него столь желанную тарелку подальше.

— Давайте сядем, братцы! Чего это мы стоим, словно убегать собираемся? — удивился Кирилл, когда опорожнили третью бутылку. Потом подмигнул Эремо: — Еще винца бы!..

— А почему ты все время прибавляешь «бы», злодей! Скажи хоть раз как человек: «Вина»! — пошутил Георгий, который прекрасно знал, что означает в устах Микадзе это самое «бы».

— Что же мне, брат, делать, если в кармане у меня ни гроша! — признался Микадзе и любовно улыбнулся только что принесенным влажным бутылкам.

Друзья, наверно, уже в десятый раз наполнили стаканы и выпили за здоровье новорожденной артели, когда дверь духана вдруг отворилась и вошел Тарасий.

— Ну как — поздравлять? Мальчик или девочка? — вскочил Микадзе, но, увидев лицо Тарасия, поставил стакан обратно на стол: секретарь сельской партячейки был не похож сам на себя.

— Гигуца! Лошадь у тебя дома? Погибаю! Нужно скорей в Кутаиси, за доктором. Жене плохо.

Все поднялись.

— Вот беда! На моей лошади Илико уехал в Хони, — сказал Гигуца. — Я сейчас пойду возьму в исполкоме.

Тарасий остановил его: на исполкомовской лошади только что ускакал куда-то Дашниани.

— Главное, не волнуйся, не убивайся… Я сейчас где-нибудь достану. Мигом…

Гигуца ушел. Следом за ним выскочил из духана Тарасий.

В темноте Гигуца не искал калиток и перелезал прямо через заборы, с трудом отбиваясь от собак. Где-то на изгороди он оставил клок рубахи, в другом месте увяз по колено в грязи, на чьем-то дворе обронил шапку. Но лошади так и не достал: все село было в этот день в Хони на базаре, и еще никто не вернулся.

— Все пропало! — безнадежно простонал Тарасий.

— Пойдем на перевоз. Может, встретим дилижанс. Я заставлю выпрячь лошадей.

Когда они взошли на висячий мост, к броду подъехал всадник. Гигуца первый заметил его, соскочил вниз и, преградив всаднику путь, схватил лошадь под уздцы. Это был Барнаба Саганелидзе. Он вез на базар вино, чтобы распродать его завтра пораньше — сзади ехала арба с полными мехами.

Узнав его, Тарасий отошел в сторону: не мог он просить лошадь у Барнабы! Это взял на себя Гигуца: какие тут еще могут быть счеты, когда надо спасать женщину!

Барнаба, выслушав, в чем дело, тотчас же сошел с лошади.

— Вот видите: оказывается, это не так плохо, когда у человека есть кое-какое добро. И лошадь может понадобиться, — заметил он, пересаживаясь на арбу.

Голос его звучал так насмешливо, что Тарасию захотелось вернуть Гигуцу. Но тот был уже за рекой. Он скакал по Хонской дороге и все удивлялся: как это Барнаба, спешивший на базар, проявил вдруг такое великодушие?

«Видно, и в ад иногда заглядывает солнце».

Поздно ночью Гигуца Уклеба осадил взмыленную лошадь около дома Хазарадзе и распахнул ворота перед пролеткой врача.

— Еще час или два — и я был бы бессилен помочь, — сказал врач, сделав жене Тарасия укол.

А Тарасию эти два часа обошлись очень дорого. До того дорого, что могли навсегда опозорить перед партией.

Всему селу стало известно, что в трудную минуту он воспользовался помощью Барнабы. Все хвалили Саганелидзе за его великодушный поступок, и Тарасий, который дал себе клятву — до конца вести беспощадную борьбу с Барнабой — своим классовым врагом, был теперь по рукам и ногам связан оказанной ему услугой. Тарасий даже не пошел на собрание, когда сход решал, что делать с мельницей Барнабы: совсем отобрать ее или сдать в аренду бывшему хозяину.

«Теперь люди скажут, что у меня нет совести… Грош мне цена как руководителю!» — злясь на самого себя, с горечью думал Тарасий. На собраниях, когда ему нужно было выступать против Барнабы, его словам уже не хватало прежней остроты и силы.