Константин Лордкипанидзе - Избранное

Секретарь уездного комитета Варлам Бакурадзе был красный партизан, участник боев на Северном Кавказе. Бачуа думал, что увидит рослого широкоплечего богатыря с орлиным носом и горящими черными глазами. А на трибуну вдруг поднялся человек невысокого роста, с бледным худым лицом и слегка серебрящимися на висках черными жесткими волосами. Бачуа был разочарован: герой гражданской войны оказался невзрачным, слабосильным с виду человеком.

Бакурадзе говорил ясно, четко. Чуть хрипловатый голос его звучал твердо и непререкаемо, глубокая убежденность придавала каждому слову особенную силу. Слушая секретаря укома, Бачуа чувствовал в душе какой-то необъяснимый радостный подъем.

Бакурадзе отметил, что многие сельские партийные ячейки ослабили политическую бдительность. В качестве примера он назвал несколько деревень, где кулаков гладили по головке.

— Две недели тому назад, — продолжал секретарь укома, — я упрекнул в этом товарищей из Маглакского волостного комитета. Знаете, что они ответили? «У нас в деревне кулаки держатся смирно, ничем нам не вредят. Зачем же с ними бороться?»

В зале послышался смех.

— Где кулак держится смирно, там сидят плохие большевики, — сказал Бакурадзе. — Кулак держится смирно потому, что коммунисты в чем-то ему уступили, допустили где-то ошибку…

Видно было, что этот вопрос очень волнует секретаря укома. Глаза его сверкали, продольные складки резче обозначились на бледных щеках. «Значит, и мы где-то ошиблись», — подумал Бачуа и поглядел в спину сидевшего впереди Тарасия. Тот, наклонившись, что-то записывал себе в книжечку.

Когда заседание кончилось, Бачуа спросил у Тарасия:

— Слышал?

— Слышал.

— И что же ты думаешь?

— А то, что мы с тобой, милый Бачуа, плохие большевики! — с горечью ответил Тарасий.

Бачуа удивился. Он не ожидал, что Тарасий вынесет и себе и ему такой строгий приговор.

— Здесь надо разобраться…

— Дома поговорим, разберемся.

Весь день Тарасий был не в духе и не обмолвился больше ни единым словом — должно быть, не хотел омрачать настроение своему молодому другу. Бачуа познакомился с молодыми делегатами и вечером собирался пойти с ними в кино.

Конференция закончилась на следующий день. Тарасий ушел из театра, чувствуя себя прямо-таки побитым. «Где кулак держится смирно, там сидят плохие большевики», — вспомнил он. Слова секретаря укома язвили его в самое сердце. Да, Варлам Бакурадзе сказал сущую правду. Именно так обстояло дело в Земоцихе. В прошлом и позапрошлом году Барнаба нисколько не скрывал, что он враг новой жизни. Будь то строительство моста или прокладка дорог, землеустройство или выборы волостного Совета — он во всем старался мешать селу… Ненависть настолько ослепила Барнабу, что он готов был воевать со всем светом. Все, что предпринимали коммунисты, он высмеивал, обливал грязью, старался очернить в глазах крестьян.

Год тому назад кутаисские рабочие сделали крестьянам Земоцихе шефский подарок — провели в село электрический свет.

— Спасибо кутаисцам, хорошее они сделали для нас дело! — сказал Аслан Маргвеладзе.

— Куда уж какое хорошее! У меня из-за этого хорошего дела дойную козу волки задрали, — тут же сочинил Барнаба.

— А при чем же тут электричество?

— Соображаешь плохо. Ну к чему нам, если хорошо подумать, чтобы в наших дебрях ночью было светло как днем? Понаставили столбов, фонарей понавешали… Вот моя коза и не заметила, как стемнело. Осталась в кустарнике — и пожалуйста, попала волкам в зубы… А с меня за этот свет денежки требуют.

Вода в земоцихских колодцах не годилась для питья. Говорили, что от нее можно получить зоб. Благодаря стараниям Тарасия крестьяне провели воду с Катисцверы. Потрудились немало и расходы понесли большие, но зато теперь село имело холодную, вкусную родниковую воду, которая, казалось, мертвого могла оживить.

— А ты чему радуешься, несчастный, — насмехался Барнаба над Кириллом Микадзе. — Холодной воды хорошо попить после того, как поешь шашлыка да опорожнишь бутылку красного вина. А у тебя откуда жажде взяться? И так с утра до вечера полощешь кишки пустой похлебкой!

Недобрый язык у Барнабы. Не язык — а гадюка во рту, как сказал однажды о нем разозленный Дахундара.

Но за последний год Барнаба очень и очень изменился. Он притих, старался быть незаметным — будто и нет такого человека в селе. И на деньги расщедрился, приоткрыл толстый кошелек — выписал для сельской читальни газеты и купил пионерам барабан. Лицо его теперь постоянно сияло благожелательной улыбкой. «Испугался — вот и заискивает», — простодушно объяснял Тарасий такую резкую перемену. Но секретарь уездного комитета раскрыл ему глаза. «На деле-то выходит, что я просто плохой большевик… Так получается!» — думал Тарасий и сердился на себя за то, что разбирался в делах собственного села хуже секретаря уездного комитета. «В чем же я уступил? Где допустил ошибку? Как оказался примиренцем?»

Невесело шагал Тарасий к стоянке дилижансов. Бачуа уныло брел за ним: ему очень хотелось побыть до вечера в городе, но Тарасий торопился домой.

Неожиданно пошел снег. Холодный ветер словно крапивой хлестал по лицу. Дилижанс был переполнен. Земоцихские делегаты всю дорогу ехали молча. У переправы через Ухидо дилижанс задержался. Река вздулась, и ее невозможно было переехать вброд. Земоцихцы перешли на другой берег по висячему мосту. Бачуа был одет легко и шел позади Тарасия, глубоко засунув руки в карманы. Ветер усилился и хлестал по лицу колючей крупкой. Снежинки забивались Бачуа за воротник, холод пронизывал до костей.

— Так почему же все-таки мы с тобой плохие большевики? — спросил Бачуа хмуро молчавшего секретаря партячейки.

Тарасий, опустив голову, широкими шагами месил снежную слякоть.

— Э, брат! Да ты весь дрожишь! — сказал он, обернувшись, и распахнул бурку. — Иди сюда, хватит на двоих. — И когда Бачуа влез под бурку и укутался, ответил на его вопрос: — А потому плохие, что позволяем Барнабе жить в свое удовольствие.

Бачуа что-то буркнул, но Тарасий не стал его слушать:

— Он, лиса, даже денег не пожалел на общественное дело! Почему? Полюбил нас? Черта с два! В эту сказку верит только Туча Дашниани.

— Испугался он — в этом все дело, — перебил его Бачуа. — Раньше Барнаба надеялся, что у нас ничего не выйдет, а теперь видит, что народ на нашей стороне, что мы стали сильней… И отказался от борьбы, сдался… Секретарь укома ошибается, Тарасий. Кулаки держатся смирно именно там, где работают крепкие большевики.

Бачуа произнес эти слова так самонадеянно и уверенно, что Тарасий рассмеялся:

— Значит, классовая борьба кончилась, мы победили, и наступил рай земной!