Константин Лордкипанидзе - Избранное

Барнаба провел уполномоченных по винограднику. Вернувшись, они присели отдохнуть. Кирилл попросил воды. Барнаба принес ему вина. Кирилл отказался, Барнаба стал его уговаривать:

— Да выпей ты, чудак! Это же не отрава.

— Не хочу, и все. Мне воды хочется. Дай воды.

— Да с водой оно, с водой, чтоб ты от водянки распух! — невесело пошутил вконец раздосадованный новой неудачей Барнаба.

Тарасий нарочно послал для описи хозяйства Барнабы Кирилла Микадзе.

— Я знаю даже, сколько листьев у него на каждом дереве, — говорил Кирилл.

И точно: он так уверенно водил товарищей по усадьбе своего бывшего хозяина, как будто показывал собственные владения.

«Прислали этого полоумного на мою голову!» — злился Барнаба, исподлобья бросая свирепые взгляды на Кирилла.

Они едва успели управиться с делом к вечеру. Отдавая Тарасию акт описи, Бачуа спросил:

— И сейчас не скажешь, что ты затеял?

Тарасий улыбнулся:

— Потерпи — узнаешь. Всему свое время.

Он отпустил товарищей домой и заперся со счетоводом.

Изнывавший от любопытства Бачуа присел на ступеньках лестницы и решил ждать. Из комнаты Тарасия доносились глухие, неразборчивые голоса и яростный стук костяшек — Никифор считал и вновь проверял все на счетах.

Было уже поздно. Стало прохладней. Ярче разгорелись в небе звезды. Бачуа задремал. Внезапно дверь открылась, и по лестнице сбежал Тарасий. Он был доволен: сегодняшнее расследование и опись хозяйства полностью разоблачили Барнабу. Оказалось, что тот скрывал свои доходы, налогу с него причиталось вчетверо больше, чем он платил. Вот где была зарыта собака! Вот почему Барнаба в последнее время был так ласков и медоточив! Конечно, ему ничего не стоило пожертвовать несколько десяток на избу-читальню! А может, и другие богатеи так же грабят государство? Уполномоченные обязательно должны продолжать работу!

Тарасий только теперь заметил догнавшего его Бачуа.

— Ты заблуждался, молодой человек! — сказал он, обернувшись. — Очень серьезно заблуждался! Партия не ошибается! Там, где кулаки держатся смирно, большевики работают плохо. Это сущая правда! Понял?

— Чего это ты вспомнил наш старый спор? — удивился Бачуа. — По-моему, совсем не к месту.

— Не к месту? Ты так думаешь?

И Тарасий все рассказал секретарю комсомольской ячейки. Бачуа слушал его, широко раскрыв глаза и стыдясь своей недогадливости.

— Посмотрим, как Барнаба будет улыбаться нам завтра, когда его обложат налогом! — недобро усмехнулся Тарасий. — Пожалуй, он наточит кинжал и станет поджидать нас где-нибудь в проулке…

На следующий день Барнаба, правда, не наточил кинжала, но ходил такой угрюмый и насупленный, что домашние боялись сказать ему слово. Просторный дом казался опустевшим. Во дворе — никого, в кухне — тишина. Не слышно ни шлепанья рук по тесту, ни глухого стука пестика, бьющего в дно деревянной ступки. Одни только индюки да индейки не считались с настроением Барнабы и по-прежнему кулдыкали без умолку, словно насмехаясь над хозяйскими бедами и заботами. Барнаба вышел во двор — черный, как туча.

Сегодня Тарасий Хазарадзе при всем народе назвал его на собрании вором. Вором! А они смеялись, эти жалкие оборванцы, эта голь перекатная! Сопливый Уклеба! Колченогий Микадзе! Пучеглазый Джишкариани! Хихикал даже Дахундара! Дахундара, который по одному слову Барнабы готов был броситься в огонь и в воду!..

Барнаба не спал всю ночь и сейчас решил немного подремать на свежем воздухе. Отшвырнув ногой присохшую к траве кучку навоза, он расстелил под чинарой коврик и улегся. Но злоба душила его так, что иногда казалось, вот-вот остановится сердце. И сон, конечно, не пришел к нему. «Что они со мной сделали! Зарезали! Зарезали… Опозорили на весь белый свет, перед всем честным людом…»

Прибежала маленькая Кетино:

— В винограднике свинья!

— Да провались ты со своей свиньей! — Барнаба пошарил рукой в траве, нашел хворостинку. — Вот я тебе!..

Испугавшись, Кетино захныкала.

— За что ты сердишься на нее, отец? Она-то в чем провинилась? — крикнула с балкона Талико.

— Оставь меня! Дайте мне наконец покой! Устал я…

— Ты устал, а девочка виновата? — вступилась за Кетино мать. — Что же, позволь спросить, так тебя утомило? Ты поле промотыжил или прошел пешком сто верст?

— Я ус-тал, — повторил Барнаба. — Понимаете: устал!..

Голос отца показался Талико странным. Она подошла, присела рядом:

— Не горюй… Мы и это вынесем. Ведь мы же все с тобой…

У Барнабы сразу стало легче на душе. Он погладил Талико по голове и поцеловал в лоб.

— Слышала, как они очернили меня перед соседями? — сказал он. — Но все равно… Все равно у них ничего не выйдет! Пока крестьянин остается крестьянином, они не смогут выбросить меня из жизни.

«…Да где это видано, чтобы человек собственными руками разбил икону, которой молится? Ничего у них не выйдет, нет! Где пахал добрый конь — нечего делать ослу! Не удастся вам сделать крестьянина моим врагом — мы с ним по одной дороге идем! И пусть между нами никто не становится! Третий нам не нужен! А этот третий — ты, Тарасий Хазарадзе! Берегись!»

Из-за реки послышался звон колокольцев и сухой стук трещоток. С поля пригнали стадо. Сытые коровы нетерпеливо мычали у закрытых калиток…

По воскресеньям Эремо не занимался никакими делами. В этот день он кутил сам — и начинал с утра. Между Хони и Земоцихе у него было множество кумовьев, родственников, хороших приятелей. Он садился в свою двуколку, объезжал их одного за другим и распрягал лошадь там, где вино приходилось ему по вкусу. Он мог выпить, не пьянея, две четверти вина — полведра. И только одно выдавало его: захмелев, он обязательно требовал шарманку. Это воскресенье Эремо начал в винном погребе у Барнабы. Оттуда гость и хозяин скоро перекочевали в сад. Они сидели в беседке среди свежей весенней листвы и попивали густое темно-красное аладастури.

— И теперь не веришь? Вон, погляди — землемера привели! — Барнаба раздвинул ветки сирени и поглядел на улицу.

Землемера сопровождали Тарасий и Кирилл Микадзе.

Поля членов артели «Заря Колхиды» были разбросаны по всему нижнему течению Ухидо. У Георгия Джишкариани был небольшой клин в долине Сатуриа. Гигуца Уклеба и Бежан Ушверидзе год назад подняли целину на холмах Чиора. Тарасий сажал кукурузу у себя на заднем дворе. Другие пахали землю совсем далеко — где-то в Чалиани. При такой чересполосице трудно было производительно использовать и без того малочисленный рабочий скот.

На Чиоре почва была каменистая, в Сатуриа — илистая, в Чалиани — неорошаемая. Тарасий предугадывал множество трудностей. Добрая половина дня будет уходить только на то, чтобы разобраться, куда что направить, выяснить, где нужна борона, где мотыга… А сколько времени понадобится на дорогу! Да и быков в артели мало, чтобы всюду поспеть.