Константин Лордкипанидзе - Избранное

Старик совсем расчувствовался и расстроился. Бачуа с горечью и тоской смотрел на отца, на его белую голову, на его большие угловатые руки. Много ли ему сейчас нужно? Место в тени чинары и коврик с подушкой… Нет! Он требует гораздо большего, требует почти невозможного! Он хочет, чтобы Бачуа отказался от новой жизни. Нужно решать. Сейчас или никогда! Завтра Бачуа не устоит. Завтра его разжалобят слезы, уговоры и сетования отца.

— Уйду!.. Задыхаюсь я с вами!.. Уйду! — хрипло, не узнавая своего голоса, сказал Бачуа.

Старик оторопел. Сын посмел перечить отцу? Не внял его слезам и унижению?

Собачонка оскалила зубы, бросилась с балкона во двор.

— Куси! Куси! Хватай его! — крикнул Нестор Вардосанидзе и стал, шатаясь, спускаться с лестницы.

Минуту назад ему было неприятно, что собака лает на его единственного сына, как на чужого человека. Теперь он сам науськивал ее:

— Куси его! Куси! Нет у меня больше сына! Прочь, неблагодарный мальчишка! Уходи! Пока я жив, ты и соломинки не унесешь отсюда! Прочь!..

Бачуа молча пошел к воротам. Но последние слова отца заставили его обернуться:

— Не отдашь добровольно — возьму через суд!

— Вот до чего я дожил! — воскликнул старик, хватаясь обеими руками за голову: — Мой собственный щенок грозит мне судом!

И, ослепнув от гнева, пошел на сына с поднятыми кулаками.

Отец показался Бачуа беспомощным и жалким в своем исступлении. И когда Нестор ударил сына по лицу, тот только горько улыбнулся. Улыбка эта совсем вывела старика из себя. Он замахнулся еще раз. Бачуа уклонился от удара. Рука старика скользнула по краю стоявшей рядом арбы, он пошатнулся, ударился лбом о ярмо и, прежде чем Бачуа успел подхватить его, упал с рассеченной бровью. Женщины, увидев кровь, хором заголосили. А минуту спустя во двор к Вардосанидзе сбежалось чуть ли не все село…

Барнаба стоял около духана, окруженный взбудораженными этой историей крестьянами, и подливал масла в огонь:

— Вот каковы они, наши артельщики: подговорили Бачуа, чтобы он поднял руку на родного отца!

Всем было известно, почему Бачуа не приняли в колхоз, — и сплетне Барнабы охотно поверили.

— Люди добрые! Видите, что у нас делается? Землю отнимают, детей наших на нас науськивают, семьи разрушают… До каких пор мы должны это терпеть? Пусть распускают свою артель, чтоб им всем провалиться! — крикнул Леван Варданидзе и зло выругался.

— Распустить артель! Разогнать! Распустить! — зашумели крестьяне из Гранатовой рощи, и все село всполошилось, словно поднятое на ноги выстрелом среди ночи.

Члены партии — Тарасий Хазарадзе, Бачуа Вардосанидзе, Гигуца Уклеба и Туча Дашниани — собрались в исполкоме. Дашниани, поигрывая колокольчиком, усмехался в усы. Но, когда Тарасий потребовал завтра в воскресенье созвать сельский сход, резко вскинул голову:

— Никаких митингов! Народ волнуется, никто вам не верит. Нас прогонят. Еще и бока наломают. Я послал нарочного в Кутаиси. Приедет секретарь укома — он во всем разберется.

Тарасий был поражен. Что это значит? Почему Дашниани не сказал ему, что посылает в Кутаиси человека? Бог знает, что он туда сообщил! Теперь ясно, куда метит председатель исполкома.

Завтра вечером приедет из Кутаиси секретарь уездного комитета. Село взбудоражено. Дашниани возведет на Тарасия любую напраслину. И окажется, что это именно он, Тарасий Хазарадзе, заварил в Земоцихе такую кашу.

«Очернить меня вздумал Барнабин дружок. Выбрал момент и решил свести старые счеты? Ладно, поглядим».

Тарасий с трудом скрывал свое волнение.

— Сейчас терять время, ждать — настоящее преступление, — стараясь успокоиться, сказал он. — Видя наши трудности, кулачье еще больше осмелеет и совсем взбунтует село. Кто тогда будет отвечать?

— Тебе не ясно? — усмехнулся Дашниани. — Ты и твоя артель!

— А ты нет?

— Я — нет! А ты будешь! Ты, ты, ты! — распаляясь, заорал председатель исполкома. — Это ты исказил линию нашей партии!

— Чем же? Тем, что не поднес этим мироедам конфетку на подносе? Да еще с розовой ленточкой?

— Твоя неверная линия, товарищ Хазарадзе, взбудоражила все село! Ты посеял раздор между крестьянами и теперь хочешь доказать, что проводишь политику партии? Твоя обязанность — сплачивать людей, поднимать, вести село на штурм высот коммунизма! А ты что сделал? Взял народ за глотку! Вот и пожинай теперь то, что сам посеял!

Произнося эти высокопарные слова, Туча то и дело поглядывал в бумажку, которую держал в руке. Видно, кто-то загодя составил для предисполкома сегодняшнюю речь.

«Но кто? — спрашивал себя Тарасий. — Сам-то он не додумается… Занятно. — Прищурившись, он внимательно поглядел на Тучу. — Изменился ты, голубчик, за последнее время. Так говоришь, что твоими устами мед бы пить. — Тарасий мысленно передразнил Дашниани: — «Отбросим вражду и распри! Гражданская война давно окончилась. Мы победили! Село живет мирно!» Значит, волки и овцы должны теперь пастись вместе! И чтобы волку было легче сожрать овцу, избавим его от лишних хлопот, сами отдадим овцу ему в зубы. Так, что ль, батоно Туча? Кто же все-таки написал ему эту бумажку? Кто прячется за его широкой спиной?»

— Я, правда, человек не очень грамотный, — с нарочитой скромностью продолжал Дашниани. — Но газетки все-таки почитываю. И на партийных конференциях присутствую… Так вот, дорогой мой Тарасий, будь-ка любезен и покажи нам, где это написано, чтобы у честных крестьян отбирать землю и передавать ее артели? Где? Если в этой смуте, которую ты тут заварил, наши крестьяне перебьют друг друга, какому лешему тогда понадобится коммунизм? Покойникам, дорогой мой Тарасий, он не нужен!.. Я так считаю: мы должны стараться привлечь на свою сторону настоящих работяг, умных и трудолюбивых… ну, к примеру, таких, как Барнаба Саганелидзе. Мы должны Барнабу перековать! Вот наша задача!

Тарасий усмехнулся:

— Понятно. Чтобы кулак сожрал Кирилла Микадзе не голыми руками, а вилочкой с тарелочки… Пусть называет его издольщиком, приемным сыном или черт знает кем — неважно, лишь бы удобнее было содрать с него семь шкур. Так, что ль?

— Ты просто бездушный человек! — взорвался Дашниани. — Ты не считаешь людей за людей!..

— Хватит, товарищи! Прекратим эти споры! — сказал Бачуа. — Поставим оба предложения на голосование.

Собрание поддержало Тарасия.

В эту ночь село долго не могло уснуть. Десятники уже предупредили народ: завтра не опаздывайте на сходку. Давно давал храпака засыпавший позже всех паромщик Лука. А в липняке, где собирались по вечерам крестьяне, еще слышались возбужденные голоса, мелькали тени, в домах хлопали дверьми, скрипели калитки…

Бачуа все это было как-то не по душе: видно, надвигалась гроза. Он несколько раз прошел по липняку, но Барнабы нигде не было. Зато возле кладбища увидел Талико — она, конечно, Дахундару ищет.