Константин Лордкипанидзе - Избранное

По улице мимо духана, направляясь на сход, прошли крестьяне из Гранатовой рощи.

— Барнаба — человек с головой, далеко глядит, — говорит Леван Варданидзе. — Добра нам от артели ждать нечего. Слыханное ли дело — натравливать сына на отца!

— Это, брат, только цветочки! Ягодки еще впереди! — вторил ему Гогиса Цагарейшвили.

Женщины шли на сход с таким воинственным видом, словно собирались разорвать кого-то на части. И удивительно было видеть во главе всех этих дородных женщин из зажиточных семей Варданидзе, Мосешвили и Церетели горемычную вдову Марту Гордадзе в поношенной черной накидке.

Со стороны моста доносились молодые голоса. Это, взявшись под руки, шли с веселым смехом девушки.

Меки сразу узнал голос Талико, но даже не двинулся с места: штаны на нем были рваные, сквозь дыры просвечивали голые коленки. Целое море пота пролил он за минувшие два года, и ничего не получилось из его трудов. Не смог он купить даже одного захудалого бычка! Изверившись в своих надеждах, парень с отчаяния спустил все свои сбережения — сто тридцать рублей, — так что даже не справил себе выходной одежды…

В духане появилась Машико.

«Ну, теперь я пропал, — обреченно подумал Меки. — Эта ведьма найдет тысячи причин, чтобы не пустить меня на сходку».

— Хозяин не приходил?

— Нет.

— А ты уже и разлегся!

— Я все сделал…

— Пока человек жив, дела у него не переведутся, дубина! — сказала Машико, оглядывая комнату. Она вытащила деревянный половник из кастрюли, в которой варилось гоми, повертела им перед носом и заявила, что мамалыга полна комков. Потом разыскала какие-то заржавленные вилки и ножи:

— Ну-ка, бери! И чтоб были у меня как новенькие!

Меки стал чистить изъеденные ржавчиной вилки. Одна из них переломилась пополам.

— Осторожней, ты, балда! Нечего на дверь пялиться! Работай!..

Дахундара и Хажомия то и дело забегали в духан, чтобы пропустить стаканчик водки. Могильщик подмигивал Меки, приглашал его поглядеть на «потеху» — и оба приятеля опять исчезали. Меки не понимал, какая может быть «потеха» на собрании, где выступает такой степенный, всеми уважаемый человек, как Тарасий Хазарадзе.

— Сегодня один товарищ загремит со своего престола, — сказал Дахундара, снова забежавший выпить.

— А кто?

— Сам увидишь. Большое дело будет сделано! Пошли!

— Меки!

Это позвала Дофина. Девочка была в новеньком ситцевом платье. Длинные свои черные косы она венцом обвила вокруг головы и смело приколола к волосам бутон розы, как это обычно делают на праздничных гуляньях девушки на выданье.

— Ты на сходку собираешься, Меки?

— Да вот приспичило хозяйке вычистить все это барахло, — Меки показал на ржавые вилки в кучке толченого кирпича.

— Пока рано. Успеешь. Я зайду за тобой, пойдем вместе. Идет мне это платье? Я сама его сшила.

— Сама?

— Клянусь памятью отца — сама! Хочешь, я сошью тебе рубашку? Ну, скажи — хочешь?

Вдали снова послышался голос Талико. Меки быстро, украдкой, посмотрел в сторону моста. Но Дофина заметила этот взгляд! — и сердце у нее больно сжалось.

— Правда сошьешь, Дофина? — спросил Меки, когда голос Талико умолк вдали.

«Саван себе сошью!» — с тоской подумала Дофина. Медленно подняв руки, она отколола от волос розу, смяла ее в ладони и молча ушла.

— Так ты зайдешь за мной? — крикнул ей вслед изумленный Меки.

«Если хватит силы — не зайду!» — не обернувшись, сказала себе Дофина.

Возле духана появился Барнаба Саганелидзе. Он прошел по двору, завернул зачем-то в кухонную пристройку, прищуренными глазами глядел с минуту на людей, проходивших мимо по улице, что-то пробормотал себе под нос и наконец исчез в духане. Следом за Барнабой явился Дахундара. На босых ногах у него красовались новенькие остроносые калоши. Он шагал в них с таким гордым видом, словно это были мягкие сапожки, сшитые на заказ у самого Циу Кордзая. Калоши эти Дахундара купил в позапрошлом году и берег их для особо торжественных случаев, а в дождь и снег ни за что не надевал — «чтобы не перестали блестеть». Потом пришел Эремо. Он привел с собой Марту Гордадзе, Гогису Цагарейшвили и Хажомию. Гости прошли в заднюю комнату, где обычно ночевали приезжие.

Эремо закрыл ставни и сказал Меки:

— Никого не пускай, понял?

«Никого не пускай»? Чудно! Для кого же тогда со вчерашнего дня варится в этом огромном котле хаши? Разве не для утренних посетителей? Тут что-то не так! Когда это было, чтобы сквалыга Эремо держал духан на запоре и не давал людям с утра опохмелиться? И зачем он привел спозаранок таких необычных гостей?

Меки бросил вычищенные ножи и вилки в ящик прилавка, принес из кухни старую сковороду, выгреб на нее золу из камина и высыпал ее у подножия молодого инжирового дерева, недавно посаженного во дворе.

Через стенку доносился голос Барнабы. Барнаба на кого-то сердился, сыпал угрозами.

Меки прислушался.

— Понял, Хажомия? Ни перед чем не останавливайся! Отступать нельзя! Если даже кровь прольется — ты ничего не бойся! Вызволим!

Внезапно дверь отворилась, и Барнаба вышел из задней комнаты в духан.

— Ну, смотри, Марта, не подведи! И сразу пришли ко мне Дофину — пусть возьмет кукурузу, — сказал он вдове Гордадзе. Потом повернулся к Гогисе и к могильщику: — А вы ступайте и займите свои места. Хажомия будет со мной.

Марта и Дахундара с Гогисой выскользнули через заднюю дверь. А Хажомия так и прилип к прилавку — налил себе водки, достал из глиняного горшка какого-то соленья — закусить.

— Эй, парень, ты особенно не налегай! — остановил его духанщик.

— Пусть выпьет! — сказал Барнаба. — Налей-ка мне стаканчик.

— Свежего хаши не хочешь? — спросил Эремо.

— Сейчас я всего хочу!

Эремо ушел на кухню. Меки побрел за ним:

— Дядя Эремо…

— Принеси миски. Да поживей!

Дядя Эремо, можно мне на собрание пойти?

— Вот твое собрание, — кивнул Эремо на котел, бурливший над огнем.

— Очень прошу, батоно, пустите меня! Я совсем ненадолго.

— Ты что это, Хрикуна? Спина, что ли, чешется? Давай, отнеси Барнабе хаши.

Меки поставил дымящуюся миску на прилавок перед Барнабой.

— Чего тебе надо, оболтус, на этом сходе? — спросил Барнаба. — Не прячь глаза, смотри прямо!

Меки, опустив голову, растерянно пробормотал:

— Ничего, батоно… Так просто… На людей погляжу.

— Ого! — усмехнулся Барнаба. — Хоть ты и дурачок, а уши у тебя вон какие длинные! Смотри у меня! Не смей отсюда выходить! Ни на минуту! Понял, собачий сын?

Он накрошил в хаши хлеба и размешал деревянной ложкой.

Меки вздохнул — судорожно, словно очень усталый человек:

— Я все равно пойду!..

Барнаба быстро обернулся — и вдруг стало заметно, что худые, сутулые его плечи еще полны могучей силы.