Константин Лордкипанидзе - Избранное

— Слушай, Эремо! Этот молодец что-то мне сегодня не нравится! — сказал он.

Эремо взглянул на Ухореза.

— Ну-ка, Хажомия, запри дверь.

— Чего вам от меня нужно? — затравленно оглянулся Меки. — Я ничего не знаю!..

— А что ты можешь знать, оборванец? Да ты, пожалуй, и в самом деле…

Эремо сразу охрип от ярости, слова застряли у него в глотке. Он с силой откашлялся и выдохнул:

— Жить тебе, дураку, надоело?

— Надоело!

Барнаба и Эремо переглянулись. Они хорошо знали: если человеку надоело жить, от него можно ждать чего угодно. Может, и в самом деле этот чертов сын что-нибудь пронюхал?

В духане наступила вдруг такая тишина, что стало слышно, как рядом в кухне клокочет в котле утреннее хаши. Хажомия бросил обратно в миску кусок мяса и вытер руку о шерстяную ноговицу. Барнаба тоже отложил ложку, намотал свой длинный ус на палец и, прищурясь, посмотрел на Меки. От этого взгляда у парня холодок пробежал по спине.

Меки уперся обеими руками в прилавок, перепрыгнул через дымящиеся миски и бросился к окну. Но он не успел рвануть створку — Хажомия, Эремо и Барнаба кинулись на него втроем, повалили на пол и потащили в кухню.

— Ни звука! Попробуй только пикнуть — прикончу на месте! — прошептал духанщик прямо в ухо перепуганному парню.

Меки — тоже шепотом — взмолился:

— Пустите меня, безбожные вы люди! Я же ничего не знаю! Ничего не знаю…

Эремо принес веревку, и Меки связали руки и ноги.

Барнаба умылся, отряхнул полы чохи и вышел под навес; в наглухо закрытой комнате ему не хватало воздуха. Не будь Хажомии, они, пожалуй, и не справились бы с этим сумасшедшим.

У Меки посинели и набухли пальцы — так туго стянул на руках веревку Хажомия. Ухорез не забыл той ночи на берегу Губис-Цхали, когда непрошеный заступник Талико швырнул его в заросли прибрежных колючек. Ну так пусть теперь валяется здесь, корчится на полу, пока не кончится сход!

От боли и досады Меки готов был расплакаться. Он дрожал всем телом, слезы душили его. Но пока те трое оставались в духане, он не издал ни звука. Он боялся, что ему не простят даже слез, чего доброго, раскроят голову топором — и прощай. Меки постарался сделать вид, что он спокоен, что не произошло ничего особенного: дескать, случилось так случилось, но скоро эти люди поймут, что он ни при чем. Эта маленькая хитрость — первая хитрость в жизни Меки — удалась ему. Эремо быстро остыл.

— Останешься тут, — сказал он Хажомии. — Присмотри за этим полоумным, пока не вернется Машико. И никому не открывай! Ну а если этот вздумает подать голос…

Эремо не договорил — только сверкнул глазами на Меки, поворошил огонь в очаге и, кликнув Барнабу, ушел вместе с ним.

Хажомия снова налег на водку.

— Что-то меня сегодня не берет! — пожав плечами, сказал он. Потом встал и настежь отворил дверь кухни — чтобы ему было видно Меки.

— Что, Хрикуна, хочешь перепрыгнуть через девять бурок?

Он был уже изрядно пьян и цедил слова сквозь зубы, как бы нехотя, даже этим стараясь унизить Меки.

— Протягивай, брат, ножки по одежке, не лезь из кожи вон, не то… Видишь, что с тобой стряслось? Валяешься связанный, как хряк у продавца на базаре.

Вдруг он вскочил, подбежал к окну. По улице шла Талико — Барнаба прогнал ее со схода, у него было строгое правило — ни за что не позволять своим домашним появляться там, где его могли помянуть непочтительным, грубым словом.

— Талико! — крикнул Хажомия.

Но девушка не отозвалась и не остановилась, словно это окликнули не ее.

Недолго думая, Хажомия выскочил на улицу:

— Ты все еще сердишься, Талико?

— Убить тебя мало было в тот вечер!

— Что же поделаешь, Талико! Не могу я вечно держать себя в руках, — чистосердечно признался Хажомия.

— Бусы на мне разорвал… Коралловые! Трех зернышек я так и не нашла. Мать меня чуть не убила.

— Я другие тебе куплю, Талико! Жемчужные — не коралловые!

— На словах только!

— Сначала на словах. А потом, когда повенчаемся, на деньги твоего отца, — хохотнул Хажомия.

Шутки шутками, а каждому в селе было известно, что сердце Ухореза между двух огней: одна половина охвачена страстью к Талико, другая — к богатству ее отца.

— А ты не боишься, что отец тебя услышит?

— Мы с твоим отцом нынче вот так! — Хажомия сложил вместе указательные пальцы обеих рук.

Они подошли к повороту на Гранатовую рощу. Хажомия вдруг вспомнил про Меки, заволновался, оглянулся в сторону духана.

— Проводи меня, одной скучно, — сказала Талико. — Хочу зайти к Тео. Она купила гитару, просила настроить.

— Меня Эремо попросил присмотреть за духаном.

Даже Талико Хажомия не решился сказать, что произошло в духане.

— Ты, я вижу, хочешь отнять у Хрикуны его место? — съязвила Талико: дочь Саганелидзе не выносила, когда ей перечили.

Хажомия снова оглянулся. Возле духана не было ни души. Дверь и окно наглухо закрыты ставнями, а ставни изнутри заперты на засов. Хажомия успокоился, догнал Талико, взял ее под руку. Девушка отстранила его, но потом, передумав, сама взяла парня под руку. Рослые, красивые, полные сил, они привлекали к себе всеобщее внимание, когда проходили вот так — плечом к плечу — по улице. Но в деревне не любили ни гордячку Талико, ни заносчивого, отбившегося от рук наглого задиру Хажомию. Они свернули с большой дороги — и едва успели посторониться: по узкому проулку сломя голову неслась Дофина. Она уже успела отнести домой с мельницы Барнабы две меры кукурузы и теперь спешила на площадь, сама еще не зная, зайдет по пути за Меки или не зайдет. Дофина промчалась мимо Талико и Хажомии и выскочила на большую дорогу.

— Напугала, сумасшедшая! — разозлилась Талико. — Я думала, что это Анукина коза несется, не разбирая дороги!..

— Коза не коза, а через год-другой выйдет из нее такая девушка, что все наши ребята сон потеряют, — сказал Хажомия. — Можешь мне поверить!

Духан был заперт, ставни закрыты.

«Неужели не дождался меня? Вот бессовестный!» — подумала Дофина. Но на всякий случай она обежала вокруг духана и через щелочку в ставне заглянула в комнату для проезжих. Потом заметила открытое окно кухни, громко позвала:

— Меки!

Отозваться Меки побоялся. Он только поднял голову и прислушался.

Хажомии в духане не было — он так и не вернулся с тех пор, как выскочил в окошко. Неужели побежал за Талико? А может, вертится где-нибудь поблизости, дожидаясь хозяйки… Да нет, видно, ушел… Конечно, ушел! Иначе он не подпустил бы Дофину к окну. Кто-кто, а уж Меки-то отлично знал дикий нрав Ухореза!

Меки приподнялся, почти что встал на ноги, но не удержался и полетел на пол, ударившись об стенку.

— Я здесь, Дофина! — крикнул он.

Тарасий вышел из исполкома, оглядел толпу. На площади действительно яблоку негде упасть. Но два обстоятельства несколько озадачили его. Явилось почти все село — и мужчины, и женщины. Но почему все они держатся так тихо? Почему на площади стоит такая необычная, подозрительная, тревожная тишина? Нет ни шуток, ни смеха, не слышно разноголосого гама, без которого не может быть настоящей сельской сходки.