Константин Лордкипанидзе - Избранное

— Э! Дал бы тебе бог ума, а мне — тысячу рублей! — усмехнулся Дахундара. — Тарасий Хазарадзе уже лет пять, как за бедняков заступается, только ведь речами брюха не набьешь! Иначе в Земоцихе не было бы человека жирнее Кирилла Микадзе. Тарасий каждый божий день угощает его сладкими обещаниями. А Кирилл так и не жиреет — тощий, как драная кошка.

— Ты все шутишь, Даху! — огорченно покачал головой Меки.

— Ничего, парень! Отольются кошке мышкины слезы!

Дахундара подмигнул другу, показал ему поднятый торчком большой палец и вмиг куда-то исчез.

Могильщик основательно подвыпил с утра, и теперь его клонило ко сну. Он прилег под липой. Но не успел и сомкнуть глаз, как Барнаба затряс его, ухватив за воротник:

— Вставай! Кричи, шуми, собачий сын!..

— Не надо! Не хотим! — заорал Дахундара, вскакивая. — Не хоти-им!

— А-а-а! — загремело впереди, и человеческая стена внезапно качнулась.

Дахундара поднял такой рев, что на его грязной шее надулись жилы толщиной в палец.

Тарасия захлестнула толпа. Все требовали слова и, не дожидаясь разрешения, кричали, перебивали друг друга.

Первым вскочил на стол Гогиса Цагарейшвили. Он пыхтел, надрывался, стараясь перекричать всех, но, увидев, что никто его не слушает, обратился к Тарасию и потребовал, чтобы тот навел порядок и установил тишину.

— Товарищи, тише! — кричал Гигуца Уклеба. — Надо послушать друг друга, товарищи!

Тарасий тряхнул за плечо Тучу Дашниани, который сидел, беспечно развалившись на стуле, и попросил его выступить.

Председатель исполкома махнул рукой:

— Оставь меня! Сами хороните своего покойника!

— Так, значит? Ладно! — Тарасий с досадой отвернулся, поискал глазами Георгия Джишкариани: — Ну-ка, Георгий! Покажи себя! Не подкачай!..

Георгий тотчас же взобрался на стол, начал говорить, но то, что он говорил, услышать было невозможно — толпа ревела и кричала десятками голосов.

— Продолжай, продолжай! — подбодрял Тарасий растерявшегося Георгия. Он поднял руку, требуя тишины, но не так легко их угомонить, этих крикунов.

— Тише! Не мешайте! Граждане, тише!

— Тише! Тише! — послышалось со всех сторон.

Шум понемногу улегся, но почему-то замолчал и Георгий — словно тишина тоже мешала ему говорить.

— Говори, — потянул его за штанину Тарасий.

Георгий тяжело вздохнул и так посмотрел себе под ноги, будто стоял не у края писарского стола, а на краю бездонной пропасти. Терять было нечего. И он выкрикнул совсем уж отчаянно:

— Не верьте сплетням! Все это придумал Барнаба Саганелидзе! Барнаба — наш враг! Он тебе правую руку протягивает для пожатия, а левой заносит кинжал…

— Эй ты, Джишкариани! — издали крикнул Барнаба. — Мало вам того, что поссорили отца с сыном, так вы теперь хотите завести свару между соседями?

— Верно, Барнаба! У-у-у! Долой!

— Дайте и нам говорить!

— Довольно!

— Тише!

— Теперь наша очередь! Нам слово! Нам!

Толпу швыряло из стороны в сторону, она раскачивалась и колыхалась, словно кукурузное поле под сильным ветром.

Георгий оглядел народ беспомощным взглядом и, пожав плечами, слез со стола.

К столу протиснулся Дахундара.

— А тебе чего нужно? — спросил Тарасий.

— Вот те и на! Чем же мы не ораторы? — осклабился Дахундара, собираясь взобраться на стол.

Тарасий сверкнул глазами:

— Проваливай отсюда! Ты пьян!

— Не у тебя в погребе напился! Ну-ка пусти! Дорогу, говорю!..

И прежде, чем Тарасий успел что-нибудь сказать, Дахундара вскочил на стол, воздел кверху руки и заорал:

— Эй, люди! Что ж вы молчите? Разве вы не видите, что делается? Беднякам затыкают рот! Это в наше рабоче-крестьянское время!..

— Пусть говорит!

— Не имеете права запретить!

— Говори, говори!

— Сейчас не царское время! — шумели крестьяне из Гранатовой рощи.

Тарасий горько усмехнулся: приспешники Барнабы Саганелидзе напоминали секретарю партячейки, что сейчас не царское время! Как хотелось ему схватить за шиворот и скинуть со стола этого пьянчужку, этого отпетого бездельника! Но было поздно: Дахундара сделал ловкий ход, и теперь к нему без «пожалуйста» да «позвольте» лучше не подходи.

— Сколько тебе поднесли, Даху? — крикнул Георгий Джишкариани могильщику, с гордым видом стоявшему на столе.

— Ты, брат, о себе позаботься, а то твоя артель выпьет и сожрет все, что у тебя осталось в доме… А мне что? У меня не распугают поваров в белых чепчиках!

В толпе захлопали:

— Правильно! Так их, Даху!

— Ох и язык у парня! — крикнул Гогиса Цагарейшвили.

— Соседи! — продолжал подстегнутый этой похвалой Дахундара. — Слушайте, соседи! Вчера старику Вардосанидзе голову раскроили…

— Ты о деле говори, приятель! — прервал его Аслан Маргвеладзе.

— Пожалуйста, мой дорогой Аслан! — охотно согласился Дахундара и с усмешкой отвесил ему галантный поклон. — Как объяснил тут вот этот уважаемый старший товарищ, в артели будут коллективно сеять, убирать урожай и даже коллективно обедать и ужинать… Что ж, очень хорошо! Так вот я хочу задать вопрос этому самому уважаемому старшему товарищу: а что, уважаемый товарищ, в артели и спать будут под одним одеялом или есть какие другие указания? Говорят, уже шьется на все село одно большое одеяло — это правда?

— Ох-хо-хо! — загоготала толпа.

— Не язык, а бритва! Ну и рассмешил! — задыхался от хохота Леван Варданидзе, вытирая слезы кончиком башлыка.

Когда смех затих, Дахундара приложил к груди руку, поклонился на все четыре стороны и, надувшись как индюк, сошел со стола.

Взял слово Аслан Маргвеладзе.

Георгию Джишкариани не давали говорить крестьяне из Гранатовой рощи. Дахундаре мешали члены артели. Аслана Маргвеладзе встретили спокойно и те и другие: никто наперед не знал, чью сторону возьмет Аслан.

— Тарасий и его товарищи затеяли новое, не виданное доселе дело, — начал Аслан и сгреб в кулак свою длинную бороду. — Но идут они на авось: выйдет — хорошо, не выйдет — им терять нечего. Артель — дело рискованное. Только рисковать может тот, у кого ничего нет за душой. Прогорит, к примеру, артель, так Кирилл Микадзе все равно ничего не потеряет — останется с чем был: терять-то ему нечего!..

Он погладил бороду и на секунду задумался.

— Да ладно, пусть работают, не будем им мешать, — сказал он наконец. Но было видно, что Аслан думает об одном, а говорит совсем другое. — Потерпим, поглядим со стороны, что у них получится.

— Потерпим, говоришь? А как же мне терпеть? Ну-ка пропустите!..

Народ расступился. К столу подошел Нестор Вардосанидзе с завязанной головой.

— И это велишь терпеть? — старик в ярости ударил себя кулаком по лбу.

Его схватили за руки.

Народ молчал. Слабый, срывающийся голос Нестора Вардосанидзе был слышен на всей площади: