Константин Лордкипанидзе - Избранное

Тарасий никогда не носил черкеску, а кинжал с таким поясом к простой рубашке не полагается. И потому полковничий подарок годами лежал на дне сундука. Каково же было удивление Минадоры, когда, собирая завтрак, она увидела в руках мужа потемневшее от долгого лежания в сундуке серебро. Старательно почистив влажной золой ножны кинжала и толстые пластины пояса, он сказал жене:

— Заверни во что-нибудь, только в чистое.

— А зачем тебе?

— Вчера Илико попросил — он на свадьбу дружкой приглашен! Хочет пофасонить! Такое дело не откажешь, — сказал Тарасий.

— Боже ж ты мой! — всплеснула руками Минадора. — Он же пить не умеет. Два рога выпьет и давай буянить. Смотри, Тарасий, он обязательно в драку полезет — отнимут у него кинжал, а потом ищи, выпрашивай свое добро.

— Не волнуйся, Минадора. Я с ним поговорю.

Один Бачуа знал, как тяжело Тарасию расставаться с этими вещами.

— Большой грех беру на свою душу, Бачуа. Деда своего крепко обижаю и жену свою обманул. А что прикажете делать? Отказаться от трактора?!

И Тарасий первым же дилижансом уехал в Кутаиси. Во вчерашней газете он прочитал объявление о том, что дирекция Кутаисского драматического театра скупает у населения старинное оружие, утварь, мебель, одежду. «Вот и хорошо», — подумал Тарасий. Ему до смерти не хотелось, чтобы семейная реликвия попала в руки какому-нибудь бывшему князьку или нэпману-обдирале. В кассе театра Тарасию отсчитали триста рублей. С частника, конечно, взял бы больше, да ну их к бесу!

Когда члены артели узнали, на какую жертву пошел Хазарадзе, Георгий Джишкариани тут же приволок в контору большой медный котел, приданое жены. А Меки молча выложил перед председателем пятьдесят рублей — все, что еще уцелело под обломками давно рухнувшей мечты.

— Ты думаешь, что у меня совести нет? — сказал Тарасий. — Не могу я принять твои деньги, ты же почти босой, пальцы из опорок торчат… И штаны как сито просвечивают. Забирай, забирай свои рублики.

— Не обижай меня, дядя Тарасий. Опорки еще починить можно, а эти деньги, все знают, я на бычков собирал. Так что все правильно.

Банковская квитанция — хрустящая бумажка со множеством штампов и печатью — переходила из рук в руки: артельщикам все как-то не верилось, что самое тяжелое осталось, слава богу, позади! За машину уплатили до копейки, и сейчас дело только за трактористом…

— Машинист со стороны нам не по карману! — сказал Ушверидзе. — Дранку паршивую не на что купить! Полкоровника еще без крыши!

— Что правда, то правда, — согласился Бачуа, — из своих нам нужен тракторист, как можно наемному человеку такую машину доверить!

— Я тоже так думаю. Нужно обучить нашего парня. Только вот где этой премудрости учат? — сказал Тарасий и велел комсомольскому секретарю поехать на разведку в Кутаиси.

Вернулся Бачуа с хорошей вестью: неподалеку от Кутаиси при Наэкларской опытной станции уже работают курсы трактористов.

— Директор станции, по-моему, из наших краев, — сказал Бачуа. — Фамилия его Гегелия.

— А зовут как? — спросил Тарасий.

— Ладо. Он раньше был учителем на ферме.

— Так это же наш «Чай-Рами», — обрадовался Тарасий. — Давненько мы с ним не виделись! Ну, считай, Бачуа, что наше дело в шляпе.

— Мне сказали, что нужно поторопиться, не то все места займут!

— Не волнуйся, парень, «Чай-Рами» мне не откажет, — сказал Тарасий и все же заторопился, даже не переодевшись, — все-таки в гости к знаменитому агроному ехал, — он оседлал коня и поскакал в Наэклари.

Ладо Гегелия всю жизнь мечтал создать в Грузии плантации чая и рами. Кто-то из жителей Хони — людей насмешливых и острых на язык дал за это агроному-мечтателю звонкое прозвище «Чай-Рами». Ладо был сыном хонского торговца. В 1884 году, когда он еще учился в сельскохозяйственной школе, отец его, Захарий Гегелия, решил распрощаться с аршином и со счетами и через посредство знакомого подрядчика сблизился с одним англичанином-лесоторговцем по фамилии Найт. Это были те времена, когда чужеземное золото прокладывало себе путь в Грузию и немало иностранных кораблей бросало якоря в портах нашей страны. Западноевропейские купцы с лихорадочной поспешностью бурили богатые рудами горы Грузии, рыскали по ее необъятным лесам и безжалостно истребляли абхазский самшит, ангилойский орешник и имеретинский тис. В Хони и в Самтредиа греческие скупщики строили сушильни для шелка-сырца. Подрядчики и посредники стали цениться на вес золота.

Захарий быстро сообразил, что стоять сейчас за прилавком и зевая поджидать покупателей было бы с его стороны преступлением. Он закрыл торговлю и занялся посредничеством. Скоро он заслужил полное доверие Найта.

Умный человек был Захарий Гегелия! Он нисколько не был похож на тех прожженных комиссионеров, которые с первого же дня начинают обманывать своих хозяев и проваливаются на каком-нибудь грошовом мошенничестве. Хонский торговец прекрасно понимал, что, войдя в доверие к хозяину, он сможет с большей легкостью обворовывать его потом. Поэтому в течение первого года своей службы у англичанина он проявил исключительные честность и выдержку и не присвоил ни одной копейки, принадлежащей Найту. Хитрость эта удалась, и уже на следующий год Найт сделал Захария своим доверенным лицом. Добившись своего, Захарий развернулся вовсю и за один месяц возместил весь «убыток», который понес из-за вынужденной честности. Он выстроил себе в Хони, на Матходжской улице, двухэтажный дом и купил сорок кцев земли на берегу Цхенис-Цхали, которые сдал в аренду местным крестьянам.

Когда Ладо окончил сельскохозяйственную школу, отец его был уже настолько богат, что послал сына продолжать учение в Крым, в Никитскую школу садоводства и виноградарства.

В 1892 году Захарий Гегелия познакомился в Батуми с представителем французского торгового дома Пьером Андриэ. Дело было в конце зимы. Они сидели в кафе, потягивали турецкий кофе с коньяком и вели хитроумную беседу, проверяя коммерческую сметку и деловую опытность друг друга. Андриэ был хорошо сохранившийся господин почтенных лет. Румяные щеки и смеющиеся глаза делали его похожим скорее на избалованного ребенка, нежели на искателя счастья, объездившего полмира. На хонского комиссионера он произвел впечатление человека щедрого и простодушного. Поэтому Захарий тут же решил оставить англичанина и перейти на службу к французу.

Представитель французского торгового дома искал в Нижней Имерети земельные участки для разведения чая и рами.

Давно уже русские и иностранные капиталисты присматривались к Западной Грузии как к стране, в которой легко можно было разводить субтропические растения. Фирме, которую представлял Андриэ, требовалось для начала две тысячи десятин земли. Французские плантаторы согласны были платить до двадцати рублей за десятину в год. Из этой арендной платы три рубля с десятины предназначались посреднику. Владельцы участков получали деньги вперед за три года. Поручение Андриэ Захарий Гегелия воспринял как свалившееся с неба счастье. По три рубля заплатит Андриэ. Еще по два рубля он выжмет из хонских землевладельцев Авалиани и Цулукидзе. Более выгодного дела нельзя было себе и представить! Захарий подписал договор и сразу же отправился в Хони. В начале апреля французы уже наняли десятка два крестьян и взялись за подготовку участков для питомников. Землю под питомник Гегелия сдал им из своего имения.