Константин Лордкипанидзе - Избранное

А Талико прекрасно понимала, что творилось в душе Меки, и ни в грош не ставила его. Она ни за что не упустила бы случая надсмеяться над Меки, причинить ему боль.

Однажды Талико танцевала лекури во дворе клуба.

Был Октябрьский праздник. Множество народу собралось отовсюду. Талико танцевала сначала по-мужски. Это очень шло к ней. Чутье безошибочно подсказывало девушке, как сделать, чтобы в каждом ее движении были неотразимые кокетство и прелесть. Высокая, крепкая, кровь с молоком, она танцевала в своем плотно облегающем платье, свободно отдаваясь буйному ритму лекури. Потом вдруг медленно поплыла по кругу, и парни ястребами подлетали к ней, стараясь оттеснить друг друга. Не успел Чолика раскинуть руки, как увидел перед собой спину кузнеца, которого, в свою очередь, оттеснил Гигуца. Народ провожал побежденных танцоров насмешками.

Чубатый Варден дольше всех оставался в кругу. У него оказалось много союзников. То оттуда, то отсюда его предупреждали о приближении соперника, и он танцевал, тесно прижавшись к плечу девушки, чтобы не подпустить никого.

— А ну-ка, посмотрим! — крикнул Меки.

Ведь недаром же Дахундара учил его танцевать. Вовек не забыть ему те осенние ночи, когда на кладбище гремела музыка, — не щадя своих ладоней колотил Дахундара по жестяному ведру, а он, Меки, раскинув руки, стремительно мчался по кругу — со стороны могло показаться, что мертвецы в эту воскресную ночь встали из могил и затеяли хоровод.

Меки подтянул сапоги, туже завязал пояс, потом чуть пригнулся и вдруг, точно пловец из-под воды, вынырнул между танцующей парой. Раскинутые руки его, словно крылья, обвили Талико.

Девушка скользнула в сторону, обдав его волной ласкового и душного тепла, от которого у Меки захватило дыхание.

Появление юноши в кругу обрадовало всех. Песня зазвучала громче. Старик Вардосанидзе зажал посох между коленями и принялся бить в ладоши, но молодежь взяла такой бурный темп, что он не смог подладиться к ним, пробормотав: «Старость не радость», присел на камень.

Вот Меки снова настиг девушку. Вдруг Талико остановилась, опустила руки, обернулась к нему. На губах у нее заиграла насмешливая улыбка.

Меки хорошо знал эту злую улыбку… Сердце его сжалось… он ждал недоброго.

— Устала! — Талико засмеялась, поправила волосы и убежала из круга.

Песня смолкла. Все догадались: дочка Барнабы Саганелидзе сослалась на усталость только для того, чтобы оскорбить Меки. А тот весь помертвел. Однако он не прекратил пляску. Неловкое молчание нарушали лишь несколько его друзей, продолжавших бить в ладоши. Путаясь и спотыкаясь, словно медведь, вставший на задние лапы, бродил он по кругу. Уйти сейчас, с позором, он был не в силах. Его выручила Дофина.

— А ну, веселее! — крикнула она и стремительно влетела в круг, поплыла быстрым, дробным шагом рядом с Меки. Юноша выпрямился, расправил плечи, бросил на Дофину благодарный взгляд и пошел кружиться около нее, точно подхваченный ветром.

Из клуба они ушли рано. Возвращались по тропинке, которая тянулась среди полей.

«Скажу, — подумала Дофина, — скажу, что люблю, очень люблю, а если ты отвергнешь меня, безбожный человек, мои страдания не дадут тебе покоя. Погоди немного, успокоится мое сердце, и тогда все скажу».

Но ночь была светлая, как день, поблизости не было ни дерева, ни изгороди. Облитая серебристым сиянием, долина поблескивала росой. Идущих было видно издалека. И Дофина не решилась открыть Меки свое сердце. А еще она вспомнила, что девушке не подобает первой признаваться в любви, — могут и бесстыжей назвать.

Меки в задумчивости похлопывал гибким прутом по голенищу сапога. Время от времени он говорил что-нибудь незначащее.

Они прошли берегом реки; в тесном проулке стоял запах молодого вина и вареной тыквы. Слышался звон посуды, стук пестов, бьющих в ступки, и сухой треск игральных костей. Кто-то шептал у калитки:

— Не подведи, милая, приходи и не забудь гитару!

Мужчины постарше в ожидании ужина разговаривали в беседках. Веселые, радостные голоса гулко раздавались в ночной тишине.

— Знаешь что? — начала Дофина.

— Ну?

— Мне холодно, — прошептала Дофина, прижимаясь к плечу Меки.

Она и в самом деле дрожала.

Меки накинул свой башлык ей на плечи.

— Не нужно, — сухо сказала девушка и сбросила башлык.

Занятый своими мыслями, Меки не понял, почему рассердилась Дофина. Некоторое время они шли молча.

Скоро они свернули в проулок между изгородями и скрылись в густой тени.

— Что ты дуешься, Дофина?

— Устала я, — ответила девушка потухшим голосом.

— Что это вы все сегодня усталые? — с досадой спросил Меки.

Дофина остановилась.

«Все о ней одной думает, даже рядом со мной не может ее забыть».

Она не могла сдержать подступившие рыдания.

— Что с тобой?

— Бессердечный ты! Бессердечный! — крикнула девушка, и, прежде чем Меки пришел в себя, она перескочила через канаву, бросилась бежать по освещенной луной дороге.

— Постой, куда ты? — крикнул Меки.

Он погнался было за девушкой, но вдруг остановился как вкопанный. Он наконец все понял, — и от этого ему стало еще горше.

Во время своих опытов Меки иногда проводил ночь в питомнике.

Однажды он услышал сквозь сон скрип калитки. Он решил, что это пришел председатель артели: Тарасий рано просыпается по утрам. Однако прошло некоторое время, и никто не заглянул к нему в шалаш. Меки встал и вышел. К великому своему удивлению, он увидел в утренних сумерках Аслана Маргвеладзе. Юноша внимательно оглядел нежданного гостя.

Маргвеладзе стоял и как завороженный разглядывал пестрые грядки питомника. Потом он опустился на колени, потрогал молодой стебелек, понюхал первые выпущенные им листки.

Улыбка раздвинула губы Меки. Он приветливо поздоровался с Асланом. Маргвеладзе вздрогнул и смутился. По-видимому, он не знал, что Меки ночует в питомнике.

— Нравится? — Меки показал рукой на темные купы апельсиновых деревьев.

— Эх, не знаю, ничего не знаю! Измучился я! — вырвалось у Маргвеладзе.

— Что же тебя мучает, Аслан? — удивился юноша.

— Угомонитесь, черти, дайте мне покой! — попытался пошутить Аслан, но шутка эта и в самом деле походила на мольбу.

Тайное посещение питомника Асланом несказанно обрадовало Меки. Он тотчас же завел беседу об артели.

Аслан усмехнулся:

— Брось агитировать! Ты, дружок, горазд на слова, а я — на дела… Меня словами не проймешь! — Он сдвинул и без того сурово нависшие брови. — Отвяжись от меня, парень!.. Дай мне приглядеться.

— Один человек всегда один, Аслан, а два — уже народ. Сила! Чего ты ждешь?