Константин Лордкипанидзе - Избранное

— Ничего не понимаю.

— А ты смекай! За обман начальства его по головке не погладят! Понял, простофиля?

Дахундара сощурил глаза и осклабился:

— Это ты меня здорово надоумил!

— Только смотри: никому ни слова!

— Разве я себе враг?

Дахундара схватил полный кувшин и поспешил к конторе.

Голубой автомобиль спускался к переправе через Ухидо. Дахундара стоял на ступеньке машины. Еще по эту сторону реки взгляд секретаря укома остановился на изумрудно-зеленом поле. Рано высеянная кукуруза дала дружные всходы, стебли вытянулись, на них появились первые суставы. Скоро пора будет выходить в поле с мотыгой…

— Прекрасная кукуруза! Чья? — спросил секретарь укома.

Участок принадлежал Барнабе Саганелидзе.

— Наша, артельная! — быстро ответил Дахундара.

— Молодец Хазарадзе! — обрадованно воскликнул секретарь.

Они переехали реку вброд и свернули по направлению к долине. Машина мягко катила по пыльной аробной дороге. Стоило гостям увидеть где-нибудь высокую кукурузу, как Дахундара объявлял, что поле принадлежит артели.

— Хорошо потрудились! — похвалил секретарь работу коллектива.

— Как же иначе? Общему делу служим, — скромно ответил Дахундара. Он полностью выполнил наказ Барнабы.

Была уже пора распрягать волов, когда Дахундара, взбежав по пригорку, доложил Тарасию, что его зовет секретарь уездного комитета.

— Как секретарь? Откуда он взялся? Где он был?

— Ездил в Сатуриа осматривать наши поля.

Тарасий изменился в лице. Обычно он встречал секретаря укома с высоко поднятой головой. У него всегда было чем похвалиться, о чем рассказать.

Этой весной дела в артели пошли со скрипом. «Хоть бы еще неделю никто не приезжал из Кутаиси!» — часто повторял про себя Тарасий. И вот сегодня приехал — кто бы вы думали? — сам секретарь укома! Тарасий плеснул себе на лицо воды, надел рубаху и вышел из шалаша, понурив голову.

Автомобиль не смог одолеть подъем и остановился у подножия холма. Гости стояли на дороге и поджидали председателя артели. Увидев рядом с секретарем незнакомых людей, Тарасий еще больше огорчился.

«Хоть бы он приехал один! Придется мне теперь срамиться при посторонних», — подумал он.

Тарасий ожидал нагоняя, упреков, а может быть, и большего… Каково же было его удивление, когда секретарь укома крепко пожал ему руку и похвалил за хорошую работу!

Тарасий был изумлен. «Не смеется ли он надо мной?» — мелькнуло у него в голове. Но нет, ни на лице секретаря укома, ни в его словах Тарасий не заметил и следа насмешки. «Может быть, он щадит меня и не хочет ругать при гостях?» Но Тарасий отверг и это предположение. Секретарь укома партии был человек прямой и, несомненно, сказал бы ему, не стесняясь посторонних, все, что считал нужным сказать. В чем же дело? Растерянный Тарасий что-то пробормотал и умолк. Он даже не догадался пригласить усталых с дороги людей пообедать…

Когда гости уехали, председатель артели бросился к Дахундаре:

— Где ты их встретил? Откуда они приехали?

— Из Патрикетской коммуны.

Услышав, что гости ездили в Патрикети, Тарасий посветлел. У него сразу стало легче на сердце.

«Должно быть, в Патрикетской коммуне дела обстоят еще хуже, чем у нас, и сравнение оказалось в мою пользу», — подумал он.

И все же весь вечер он был не в духе. Сердце его чуяло недоброе.

Поскрипывая, медленно катилась арба по долине Сатуриа.

Высоко в небе над крепостью Тамар стояла яркая луна. Белые развалины крепости четко вырисовывались на темно-синем небе. Вздувшаяся река Ухидо с шумом билась в берега. Ее быстрые яростные волны казались страшными при свете луны. Меки не глядел в сторону реки.

Арба стала подниматься в гору. Меки почуял запах тлеющего дерева, но поленился сойти и смазать ось мылом.

Весь день он возил навоз на опытный участок. Один, без помощников, он раз десять нагрузил и разгрузил большую арбу. Тарасий не дал ему в помощь ни одного человека. За вчерашний и позавчерашний дни агроном Гегелия осмотрел на опытном участке Меки не менее тысячи чайных кустов и не мог ни к чему придраться. Строгий старик не нашел ни одной сухой ветки, ни одного искривленного растения. Каждый куст был подрезан и подстрижен по всем правилам.

— Хороший у меня растет помощник, — говорил старик председателю артели. — Если он и дальше будет так же хорошо ухаживать за плантацией, в будущем году вы соберете первый урожай чайного листа.

Хотя час был не поздний, село уже успокоилось, уснуло после трудового дня. Лишь кое-где во дворах еще хлопотали хозяйки. Одна прикрыла буркой прилегшего под деревом отца, другая подложила подушку уснувшему на балконе мужу. Наконец разошлись и они. Село погрузилось в сон.

Дорога была усыпана опавшими цветами акации. Местами они лежали так густо, что не было слышно стука воловьих копыт. Серебристо поблескивала листва тополей. Где-то в темноте, за деревьями, заливался соловей. Пел он уверенно, со сложными переливами, по всему было видно опытного певца. Начав дробной трелью, он, не переводя дыхания, доходил до шестого-седьмого колена.

Меки остановил быков и прислушался.

— Соловья слушаешь, а? Соловья? — послышалось вдруг из-за тополей, и к арбе, пошатываясь, подошел Дахундара.

— Ух, как поет! — сказал Меки с восхищением. — У кого ты был?

— У тех, кому не в тягость бедный человек, как я…

— Домой идешь? Влезай на арбу!

— Со-ло-вей! Со-ло-вей! — пропел Дахундара. — Дай-ка я тебя поцелую в губы, брат!

Меки подставил щеку. Он не любил пьяных нежностей.

— Эх, зазнался ты, стал большим человеком! Гнушаешься мной, — обиделся Дахундара.

— Поцелуи — женское дело. Не ты ли сам мне это говорил, Даху?

— Хе-хе-хе… Теперь тебе захотелось женских поцелуев? Соловей!.. Хочешь, и этому научу тебя?

— Чему научишь, Даху?

— Как сделать, чтоб твой соловей пел, как твоему сердцу хочется?

— Научи, пожалуйста, — засмеялся Меки.

— Не смейся, парень! Ключ к женскому сердцу куется в аду. Тебе ли в женщине разобраться?

— Эх! — вздохнул Меки и хлестнул быков.

Он понял, куда метит Дахундара, и у него сразу испортилось настроение.

— Не унывай, друг! Я скажу тебе одно мудрое слово, а ты сумей смекнуть.

Дахундара замолчал и разлегся на арбе.

— У женщины ум в глазах, братец, — начал он снова. — Еще до большой войны была у меня в деревне невеста. Сваху Оленьку знаешь?

— Стражникову вдову?

— Да. Мы с нею были обручены. Это теперь, после смерти мужа, она так подурнела, а в молодости лучше ее не было девушки на селе. Так вот, мы собирались той же осенью обвенчаться. Но тут назначили стражником к нам Манавелу Какабадзе. Стоило ему появиться — и мое дело пропало. Девушка моя променяла меня на красненькие погоны стражника… Хе-хе-хе… Со-ло-вей!.. Да, брат, женщина любит почет. Пусть у нее, кроме сухого хлеба и воды, ничего дома не будет, лишь бы она могла пройтись павой, задрать нос перед людьми. То-то! Будь ты сейчас председателем артели, мой дорогой Меки, ни одна девушка не отказала бы тебе!