Константин Лордкипанидзе - Избранное

— Проснись, Элисабед, проснись. Поговори со мной!

Лошадь и ружье были потеряны. Тарасий сбился с дороги. Он проклинал себя за то, что вчера, убегая из крепости, спрыгнул с самой высокой стены. Под ним убили лошадь, но он все же сумел уйти от нападавших и скрылся в развалинах старой крепости. Некоторое время он отстреливался. Потом, когда у него кончились патроны, он решил бежать дальше. В темноте он перепутал направление, наткнулся на эту проклятую стену. Знать бы ему, что она так высока, постарался бы хоть спрыгнуть половчей!

У подножия стены оказались острые камни. Он тяжело свалился на них, выпустил из рук ружье, ушиб колено. Ружье упало тут же, рядом, он не успел пошарить рукой около себя, так как услышал совсем близко шаги бегущего человека и прерывистое дыхание. Рисковать жизнью ради ружья было бы не храбростью, а глупостью. Он оставил поиски и, пригнувшись к земле, побежал в лес. Сзади послышались крики и выстрелы. За ним гнались…

Тарасий ожесточенно продирался через сплошной колючий кустарник. Лунный свет едва проникал в чащу сквозь густую листву буков. Руки и ноги его были исцарапаны в кровь.

Мало кто осмелился бы бежать Лехемурским лесом, да еще ночью! И все же Тарасий бежал. Не смерть страшила его. Нет, ему не хотелось попасть живым в руки к Двалишвили. Сколько унижений и издевательств пришлось бы ему перенести, прежде чем заклятый враг прекратил бы его страдания пулей!

Внезапно вокруг стало совсем темно, мелколесье сменилось высокими деревьями. Тарасий понял, что зашел в самую чащу Лехемура. Чтобы сбить со следа погоню, он переменил направление и бежал, пока хватило сил. Наконец, когда не стало больше мочи, он отыскал большое дерево и присел под ним. Веки у него слипались. Вчерашняя бессонная ночь взяла свое. Он с трудом отгонял сон, боясь, как бы день не застал его спящим.

Лес трепетал во сне. Изредка где-нибудь в чаще раздавался тихий шорох: качнется ветка, упадет мертвый листок. Шакалий вой вывел Тарасия из дремоты.

— Гей, гей! — крикнул он.

Появление трусливых животных обрадовало его. «Значит, поблизости нет людей», — решил он и, успокоившись, стал вытаскивать занозы из окровавленных рук.

Что за проклятая ночь! Ружье потеряно. Лошадь убита. Самому пришлось прятаться в кустах, как зайцу. Больше всего ему было жаль своего карабина. Это ружье было памятью о тех бурных днях молодости, когда Тарасий сопровождал лечхумские повстанческие отряды в горах Накерала. Тогда и подарили ему ружье. В прошлом году у ружья треснул приклад. Тарасий обмотал его тонкой медной проволокой, да так красиво, что самый опытный глаз принял бы обмотку за украшение.

Откуда взялся на его пути этот дьявол Двалишвили, да еще в тот самый час, когда Тарасий проезжал мимо крепости Тамар? И как он узнал Тарасия в темноте? Или он сидел в засаде, поджидая какого-нибудь путника, и Тарасий наткнулся на него случайно? Внезапная мысль заставила Тарасия вздрогнуть. «Несомненно, — подумал он, — с ним был кто-то из нашего села… Двалишвили ведь не знает меня в лицо».

Стало прохладно. Близился рассвет. В черном мраке постепенно стали вырисовываться стволы огромных деревьев. Тарасий обмотал ушибленное колено башлыком, встал и поглядел вверх.

— Ого! — воскликнул он.

Над лесом спускался туман. Через минуту он окутал всю буковую чащу такой густой пеленой, что Тарасий едва различал деревья. Нужно было терпеливо ждать, пока туман рассеется. Идти на ощупь в этой молочной мгле было опасно, можно было свалиться где-нибудь с обрыва. От усталости у Тарасия подкашивались ноги. И все же он не решился сесть, боясь, как бы сон не овладел им.

Прошло немало времени. Сырой туман обволакивал его, липнул, как мокрая тряпка, к лицу, к шее, к рукам, пронизывал холодом до костей. Нигде поблизости ни разу не шелохнулся листок, не скрипнула ветка. Только, казалось, все густела, створаживалась молочная мгла. Он испытывал какое-то тягостное чувство и не мог понять — душно ему или его томит ожидание. Во всяком случае, топтание на месте не сулило ему ничего хорошего. Он ощупал руками ствол бука, нашел сторону, заросшую мхом, и установил таким образом, где север. Подтянув голенища сапог и отерев рукавом взмокшее лицо, он пустился в путь.

Тарасий шел медленно, боясь свалиться в овраг или напороться на сук. Он был голоден и то и дело засыпал на ходу. Вдруг он опустился на колени и стал шарить по земле. Рука его нащупала плоские листья. Это была лапуша. Тарасий выдернул луковицу и вонзил зубы в прохладную мякоть. Луковица немного подкрепила его. Он с новыми силами стал продираться через вековую чащу. Чаща сменилась мелколесьем, и он опять потерял направление. Сколько он ни искал вокруг, ему не удалось найти ни одного замшелого ствола. Он только снова расцарапал себе руки. И Тарасий пошел наугад.

Лес казался бесконечным. Туман не рассеивался. Тарасием стало овладевать нетерпение. Ему вдруг показалось, что он спутал направление и идет назад по собственным следам. Он прислонился к дереву, чтобы перевести дух, и, когда вновь отделился от него, пошатнулся, как пьяный. В изнеможении он скорей упал, чем опустился на землю, и ударился лопаткой обо что-то твердое — должно быть, торчащий из земли отросток корня. Собрав последние силы, он повернулся на бок и улегся поудобнее. Тепло и покой разлились по всему его телу. Боль утихла. Он понял, что засыпает, приподнялся, чтобы встать, но не смог и вновь повалился на пахучие сухие листья. На губах его заиграла блаженная улыбка. И все же он спал настороженно и чутко, как лесной зверь.

Из лесу вышел человек. Он был весь оборван и залеплен грязью. Колени у него подкашивались, руки висели вдоль туловища бессильно, как плети. Двое суток бродил Тарасий по лесу. Лишь накануне около полуночи туман стал редеть. Среди листвы сверкнула, словно указывая ему путь, звезда.

Когда он вышел на опушку, было уже светло. Здесь было столько тепла и света, что у Тарасия сразу закружилась голова. С минуту он постоял, держась за ветку дерева и приучая к свету глаза. Где-то вблизи шумела река. Тарасий оживился, словно нашел источник живой воды. Ступив несколько шагов, он увидел перед собой струящийся по краю леса поток. На противоположной стороне блестела прибрежная галька. Цветущие кусты шиповника склонились к воде, похожие на женщин, стирающих белье. Тарасий бросился к реке, упал ничком и стал жадно пить прямо из потока. По временам он поднимал голову, с наслаждением произносил: «Уф!» — и снова приникал к прохладной струе. Наконец он оторвался от воды, перевернулся на бок и тут же заснул. Спал как мертвый. Ни лучи взошедшего солнца, ни рев стада, пригнанного на водопой, не разбудили его.