Константин Лордкипанидзе - Избранное

Около полудня маленький мальчик привел корову и стал пасти ее на соседнем склоне. Увидев спящего человека, мальчик присел на корточки и уставился на него.

Наконец Тарасий проснулся. Он прекрасно выспался и отдохнул. Зато от голода у него сводило внутренности. За рекой вздымались холмы, поросшие кустами можжевельника и держидерева. Кое-где на склонах виднелись зеленые четырехугольники кукурузных полей. На одном из них, на самой вершине холма, чернела маленькая фигура крестьянина, мотыжившего поле. Склон был так крут, что он работал, привязав себя веревкой к кусту.

— Что это за место, сынок? — спросил мальчика Тарасий.

— Саирме, — ответил пастушок.

Тарасий изумился. Далеко же он забрался, в самые горы!

— А деревня далеко?

— Вон за той горой! — ответил мальчик, вынимая из сумки кукурузную лепешку и сыр. — Где это вы так испачкались, дяденька?

— Я потерял лошадь и искал ее в лесу, — сказал Тарасий.

Он не мог отвести взгляд от лепешки.

— Ну и что же, нашли? Нет!

Мальчик уписывал свой завтрак за обе щеки. Откусив от кукурузной лепешки, он брался за сыр и аккуратно отгрызал от него кусочек, стараясь захватить не слишком мало, не слишком много.

— А вы искали за рекой?

— Искал.

— Может, ее съели волки…

— Пошел отсюда, чертенок! — крикнул на мальчика Тарасий, у которого текли уже слюнки. Испуганный мальчик вскочил и юркнул в кусты.

Несмотря на усталость и на разорванную одежду, Тарасий решил не возвращаться домой, а идти дальше пешком, чтобы как можно скорей добраться до Кутаиси. Он нашел на опушке сливовое дерево и поел кисловатых плодов. Потом он постирал в реке рубаху и штаны и расстелил их на солнце для просушки, а сам вошел в воду, чтобы искупаться. Вода была прохладная, приятная. Он закрыл глаза и нырнул. Накупавшись всласть, он вышел на берег. Тем временем солнце поднялось высоко, и одежда его попала в тень. Тарасий переместил ее и прилег на гальке.

Из-за кустов, немного левее того места, где он лежал, вышел голый человек. Он был черноволос, высок и широкоплеч. На выпяченной груди вздувались твердые, как камень, мускулы. Он шел упругой походкой, весь подбираясь на каждом шагу, словно готовился к прыжку. Приподнятые брови над черными большими глазами придавали лицу незнакомца удивленное выражение. Только нос у него был сплющен, как у бывалого кулачного борца, и это немного портило его красивое лицо.

Увидев Тарасия, незнакомец замедлил шаг и быстрым движением поправил вихор на лбу.

— Здравствуй!

Голос у него был хриплый, словно у гуляки наутро после кутежа.

— Здравствуй! — ответил Тарасий, приглядываясь к незнакомцу.

Незнакомец опустил в воду кончик ноги. Дрожь пробежала по его телу, — по-видимому, он долго лежал на солнце и вода показалась ему холодной.

— Вот так! — крикнул ему Тарасий и показал рукой, что надо сразу броситься в воду.

— Да я, брат, плаваю, как топор, — улыбнулся незнакомец.

— Не там, не там! В этом месте водоворот! Подожди меня! — Тарасий подошел и смерил глубину воды. — Видно, что ты не здешний.

— Почему видно?

— Реки не знаешь.

— Да, я с той стороны… Гнался за туром и забрел сюда.

Оказалось, что он ходил вдвоем с товарищем на охоту. Они упустили тура, но зато набрели на целую стаю куропаток, убили семь штук и, подойдя к реке, решили здесь отдохнуть и закусить. Товарищ ушел в деревню за вином.

Незнакомец горстью зачерпнул воду, плеснул на себя и стал растирать грудь. Под бронзовой кожей перекатывались крутые мышцы.

Тарасий не вытерпел.

— Да у тебя, брат, мускулы — что железо! — воскликнул он и слегка ударил незнакомца по груди, около соска. — Должно быть, ты из армии, — обычно ребята возвращаются такими оттуда.

— С этими лесами никакая казарма не сравнится, — прохрипел незнакомец.

— Ты, однако, здорово простыл… Смотри, вода может повредить.

— Нет… Куда там простыл! Видишь?

Охотник показал Тарасию на свое горло. Тарасий увидел белую полоску, пересекавшую кадык.

— Что это?

— Сейчас расскажу. Оба присели на берегу.

— Когда-то я здорово умел петь… — словоохотливо начал незнакомец.

Видно было, что он стосковался по собеседнику. Быть может, это тихое журчание речных струй пробудило в нем желание выговориться?

— В Имерети песней никого не удивишь. Здесь все от мала до велика — соловьи. Но я считался лучшим запевалой во всем Багдади. Даже знаменитый кутаисский певец Даниэл не мог со мной сравниться.

Он обмахнулся веткой, быстрым движением поправил вихор на лбу.

— Однажды я был в гостях в Гоча-Джихаиши, выпили как следует, и вдруг мне до чертиков захотелось спеть под гитару. С нами за столом сидела одна прехорошенькая девушка — дочка маглакского Нижарадзе. Бог и природа ничего для нее не пожалели — так она была хороша собой. Весь вечер она не сводила с меня глаз. Наконец не вытерпела и пересела поближе ко мне. И только она пересела, как тамада — неладный был какой-то парень — схватил стакан и раздавил его в руке, как яичную скорлупу. Я сделал вид, что ничего не заметил.

Спел я разок, а там уже мне не давали роздыху. Хозяйка уже и не знала, как меня просить. Только один тамада сидел молча и дулся, как рассерженный бычок.

А девушка моя совсем будто язык проглотила — наклонила голову и перебирает свои толстые черные косы. Изредка вскинет на меня глаза, и тут я чувствую, что ей очень хочется, чтобы я пел, только боится слово сказать.

По правде говоря, у меня не было привычки кривляться и заставлять упрашивать себя. Но тут мне почему-то захотелось позлить этого парня. Бес в меня вселился, видно… Я встал и объявил: «Пусть меня попросит дочка Нижарадзе, иначе не буду петь».

Рассказчик остановился, чтобы перевести дух, и склонил голову набок, словно прислушиваясь к воспоминаниям.

— Все зашептались, зашушукались, точно ведро воды выплеснули в пылающий камин. Гости устремили взгляды на девушку. А она еще ниже опустила голову, прошептала: «Прошу вас!» — и вся залилась румянцем.

Жара усилилась. В кустарнике шныряли проворные воробьи; они падали сверху, словно брошенные кем-то камешки. Сонно журчала река, тихо покачивались над водой ветки ив.

— Я взял гитару. Никогда не пел я лучше, чем в этот раз. Должно быть, чуяло мое сердце, что это последняя моя песня.

В глазах у незнакомца вспыхнул беспокойный огонек.

— Этот ублюдок швырнул в меня тарелкой, да с такой силой, что повредил мне горло. С тех пор я потерял голос. Но и я…

Он махнул рукой и замолчал.

— Убил?

— Больше он не будет швыряться тарелками…

— Во хмелю с человеком все может случиться, — хмуро проговорил Тарасий.

Нельзя было понять, кого он осуждал — задиру певца или вспыльчивого тамаду. Рассказ не пришелся ему по вкусу. Не понравился ему и смех незнакомца, и то, как он махнул рукой. Так смеются и машут рукой только головорезы, отчаянные люди.