Константин Лордкипанидзе - Избранное

— Но я не председатель, Даху, что ж поделать?

— Ничего, ты еще станешь им… Тарасию скоро крышка. Только и ты будь немного напористее, подай голос, заяви о себе… А то, как говорится, опущенная голова плечи к земле пригнет…

— Что ты мелешь! Вчера секретарь уездного комитета поблагодарил Тарасия.

Дахундара от души расхохотался.

— Поблагодарил? Это за поля Барнабы Саганелидзе? Ох, мой Меки!.. Увидишь еще, что будет! Ты слушай меня да смекай, и твой соловей сам сядет тебе на плечо. Со-ло-вей… со-ло-вей… — пропел он опять и умолк.

Вдруг Меки почудилось, что Дахундара смеется и поет для виду и что он далеко не так пьян. Юноша весь обратился во внимание.

Луна заливала землю серебристым светом. Белые облака стайками рассыпались по бледному небу. Огромные тени поплыли над дворами.

Для чего ему понадобилось разыгрывать пьяного? И почему он, зубоскал этакий, сказал, что Тарасий уже на ладан дышит?

— Дрихти-таро, драхти-таро, я еще не в могиле! — снова пропел Дахундара. — Чего не подпеваешь? Забыл, что ли, наш старый гимн?

Дахундара опять попытался обнять Меки, но тот плечом отстранил его.

— Ты не пьян, Даху, не прикидывайся! — сказал Меки.

— Верно, не пьян! — сразу признался Дахундара.

— Не нравятся мне такие шутки, — сказал Меки. — Да и зачем ты…

— Не обижайся, бичо… я только прощупал тебя, настроение твое хотел узнать — может, человек не хочет со мной разговаривать?

— С каких пор ты таким нежным стал?

— С того дня, дорогой Меки, как ты меня продал и очернил при народе. Все, что было в моем сердце, — тебе отдал: и отцом тебе был, и старшим братом, и другом… чист я перед тобой, перед другими не знаю, — не ручаюсь, но перед моим Меки…

— Что ты говоришь, Даху, как я могу забыть твою доброту? Дай срок, в долгу не останусь, вот увидишь: усадьбу тебе отвели, а домик я тебе помогу построить. Лес, конечно, не обещаю, а вот кирпич за мной. Тарасий мне его выписал, но я могу подождать.

— Хорошее сердце у тебя, парень. Хорошее. Потому и уважает тебя народ. Не понимаю, где у Талико глаза — на кого нужно смотреть и на кого смотрит.

— Что поделаешь, Даху. Бывает, места себе не нахожу. Думаю, брошу все к черту и уйду в горы пастухом. Не хочу ни питомника, ни дома, ничего не хочу… Говорят, она письма от Хажомии получает. Это правда?

— Да, говорят.

— А что еще говорят?

— Пишет, что приедет… С обручальным кольцом.

— Вот видишь, что со мной делают.

— Не падай духом, парень. Еще ничего не пропало. Ты только доверься мне. Я с утра тебя ищу, поговорить нужно.

— Ну и говори.

— Скажу, только держи язык за зубами. Никому ни слова, понимаешь?

— Дожили, — горько усмехнулся Меки, — уже верить мне перестал.

— Хотел бы верить, да очень ты изменился, парень. Будто подменили тебя в Наэклари.

— Боишься — не говори. Я тебя не неволю.

— Запомни, Меки, и мне не поздоровится, но и тебе много крови попортят.

— Не пугай, Даху.

— Вот и покажи, какой ты храбрец. Одно твое слово — и все мы на коне. И Талико твоей будет… И все сундуки Барнабы.

— Что за волшебное слово? — повеселел Меки. — Скорей говори, Даху.

— Не смейся. Не моя эта выдумка, умные люди подсказали. Тебе известно, что я сопровождал вчера секретаря укома.

— Слыхал.

— А знаешь, чьи поля ему я показал?

— Как чьи? Наши, конечно.

— Наши, да не совсем наши, — расхохотался Дахундара. — Теперь понимаешь, почему секретарь благодарность Тарасию объявил? Полчаса его хвалил да нахваливал. Умора.

— Ты что ж это? На обман пошел?

— Из-за тебя, Меки, я взял на душу такой грех. А вообще смешно получилось: ходит начальничек по полям Барнабы, от радости чуть ли не танцует возле каждого кукурузного стебелька и все приговаривает: «Молодцы артельщики, ах, какие молодцы». А когда я показал ему посевы Варданидзе, он меня секретарской папиросой угостил — вот с таким мундштуком.

— Ты что, с ума сошел?

— Теперь дело за тобой, Меки. Если спросят тебя, как такое могло случиться, — а тебя, конечно, спросят, — ты твердо говори: Дахундара тут ни при чем, он только приказ председателя артели выполнял. Своими ушами, мол, слышал, как Тарасий его наставлял. Вот это и будет твоим волшебным словом. Тарасий за такие штучки мигом полетит с престола. А тебя на его место. Кого же еще? Так решили в небесах. По-другому не будет. А Барнаба прямо сказал: станет этот парень председателем артели — на другой же день обвенчаем с Талико. Твоя судьба сейчас в твоих руках, Меки. Понимаешь?

— Понимаю, — тихо сказал потрясенный до глубины души Меки. Ему хотелось плакать от боли и обиды: неужели они думают, что такой ценой можно купить человеческое счастье?

— Значит, по рукам?

— Ладно, — сказал Меки, но руки не подал. Проницательный обычно Дахундара почему-то не придал значения этому и, напевая свое «дрихти-таро», «драхти-таро», исчез в темноте.

Тарасий сидел в конторе один. Дахундаре это показалось дурным предзнаменованием. Комната была полна табачного дыма. В пепельнице высилась гора окурков. Это тоже не понравилось Дахундаре. «Ну и накурил!» — подумал он и неловко замялся.

— Вы звали меня?

— Да, звал. — Тарасий поднял на Дахундару тяжелый взгляд. — Чьи поля ты показал вчера секретарю уездного комитета?

«Выдал меня мой дружок!» — мелькнуло в голове у Дахундары.

— Я хотел вам только добра, товарищ Тарасий! — ответил он нахально.

— Да как ты смел обмануть партию?

— Что вы, товарищ Тарасий! Не кричите, как бы кто-нибудь не услышал!

— Мне нечего скрывать! — Губы у Тарасия задрожали от гнева. — Сегодня буду в Кутаиси и там расскажу все как было.

— Никуда ты не поедешь, Тарасий! — вдруг повысил голос Дахундара, переходя на «ты».

— Что? Ты еще грозишь мне?

— Нет, только предупреждаю: поедешь — вернешься без партбилета.

— Как ты смеешь, бездельник! — Тарасий вскочил и замахнулся на Дахундару.

Тот проворно отбежал в сторону.

— Если у тебя чешутся руки, ступай домой и бей своего батрака.

— Какого батрака? Что ты мелешь?

— Того самого, которого твоя жена выдает за свою родню.

— Это еще что такое?

— А то, что ты тайно держишь в доме батрака и обманываешь весь свет, будто он тебе родственник. И ты еще называешь себя коммунистом? Лучше уж помалкивай, если хочешь, чтобы я держал язык за зубами. Так-то мы будем квиты, мой милый Тарасий!

И, улыбнувшись ошеломленному Хазарадзе, он вышел, аккуратно затворив за собою дверь.

«Сын кормилицы» и в самом деле оказался батраком. Он сразу признался в этом, как только Тарасий поговорил с ним с глазу на глаз в правлении.

Тарасий отвязал коня и с тяжелым сердцем поехал домой. Поди теперь доказывай, что ты ничего не знал, что тебя обманули женщины! А тут еще эта вчерашняя история! Кто поверит, что Дахундара не был подучен председателем артели? Что скажут люди? Что скажет секретарь уездного комитета? Глупая баба! Как она посмела? Как она могла сделать это, не спросясь? Оттаскать бы ее за волосы!.. Вот и мост через ручей перед его домом… Тарасий соскочил с лошади. Он отворил калитку и тут только понял, что в таком состоянии ему нельзя возвращаться домой. Под влиянием клокотавшего в нем гнева он мог наделать беды. Лучше немного пройтись, успокоиться… Тарасий привязал лошадь к столбу изгороди и снова вышел на улицу. «Глупая моя жена! Глупая!» — уверял он себя, как будто глупость могла служить оправданием поступка Минадоры.