Василий Кондрашов - Небо выбирает нас

Между тем истребитель вышел из спирали и с посадочным курсом, со снижением, быстро приближался к аэродрому. Он еще был далеко, за приводной радиостанцией, но командир полка подал команду, которую обычно подают зазевавшимся летчикам:

— Восемь шестнадцатый! Выпустить шасси!

«Не получилось с полетом, — удрученно вздохнул Климачов и искоса посмотрел на гостей. — Заговорили… Теперь заговорили! Обсуждают!..»

Но вновь неожиданность. Самолет Можерова резко накренился влево, вот он уже летит «на спине»… и опять консоль пошла вниз… Да это же «бочка»! «Бочка» на невозможно малой высоте!

Рука командира полка взлетела с микрофоном к подбородку. Он, видимо, хотел что-то приказать летчику, но опыт подсказал — поздно. В эти считанные секунды полета любая команда может стать непоправимой помехой.

Климачов заметил, как замерли на полуслове французы и стало тихо в строю. И он почувствовал страх за товарища. Малейшее неточное движение рулями управления — и гибель летчика неотвратима.

Истребитель Можерова на высокой скорости крутился вокруг продольной оси, едва не черпая крыльями землю аэродрома. Казалось, он вот-вот заденет ее и от взрыва содрогнется воздух, синева смешается с черной гарью и дымом…

После третьей «бочки» истребитель заметно погасил скорость, в плавном, неестественно вялом развороте набрал высоту полета по кругу и выпустил шасси несколько раньше, чем предусматривалось инструкцией. Но это уже было не так важно. Весь полет Можерова не укладывался ни в какие инструкции.

Можеров, взволнованный и счастливый, подошел с докладом о выполнении задания к командиру полка, стоявшему на некотором удалении от замкомандующего и французов.

— Товарищ полковник! Лейтенант Можеров…

— Я еще разберусь, где вы этому научились, — не выслушав доклада, многозначительно предупредил Дуганов.

— У вас же, товарищ полковник, — сразу сникнув, невнятно ответил Можеров, только сейчас догадавшись, что его могут серьезно наказать. — И у других командиров. Я только взял немного пониже…

— Немно-ого, — невольно передразнил полковник. — Вам было дано задание. А вы!.. И с таким риском!

— Иностранцы же, товарищ полковник, — оправдывался Можеров.

К командиру полка и Можерову подошли замкомандующего и французские летчики. Полковник, который выбрал Можерова, что-то говорил ему по-французски, а затем протянул руку. Можеров машинально подал свою и почувствовал крепкое рукопожатие.

— Полковник восхищен вашим полетом и желает вам успехов в боевой подготовке и хорошего здоровья, — сказал переводчик. — Он надеется, что и вы сможете посмотреть пилотаж французских летчиков у них на родине.

— Было бы приглашение, а поехать можно, — пообещал Можеров и посмотрел на командира полка: не переборщил ли он по дипломатической линии?

Когда французские летчики уезжали с аэродрома, замкомандующего подозвал к себе командира полка:

— Хороший летчик у тебя растет, полковник Дуганов. Но смотреть за ним надо в оба — сорвиголовы в небе не нужны. А пока перед строем объяви ему десять суток ареста за нарушение инструкции по безопасности полетов. С завтрашнего дня. Сегодня пусть отдыхает.

Стемнело. Можеров без интереса дочитывал «Фиесту» Хемингуэя: в голове толчея мыслей — не разобраться в своих, где уж чужие понять. Он отложил книгу и подошел к окну. Самое неприятное впереди — утром он отправится на гауптвахту. Конечно, можно и отсидеть, но не в такую же летную погоду! Это обстоятельство угнетало его больше всего. Правда, французам он показал, как надо «бочки» крутить. Так крутанул, что был отмечен — получай десять суток. И от кого! От самого замкомандующего ВВС округа! Захочешь снять взыскание — не достучишься. Не побежишь ведь к нему с докладом: товарищ генерал, дисциплина на все сто, пора бы избавиться от вашего персонального внимания ко мне. Да-а, теперь будут косточки промывать до Нового года, если не дольше. И потом, еще не успел привыкнуть к новой офицерской гостинице, а тебе пожалуйста: для разнообразия — небо в клеточку, гауптвахта. Там, видимо, комната без шифоньерчика и прочих атрибутов, но, говорят, терпимо. Все же не курсантская «губа», а офицерская! Посмотрим, что она из себя представляет.

— Товарищ капитан, это вы? — перегнувшись через подоконник, окликнул Можеров проходившего мимо офицера, чем-то схожего с Калинкиным. Тот остановился, посмотрел на говорившего.

— А. Можеров. Что же ты командиров своих не узнаешь?

— Так со второго этажа не видно, товарищ подполковник! А я привык на первом, — узнав по голосу Кортунова, шутливо ответил Можеров. Он вообще сейчас был расположен шутить как можно злее, все равно к десяти суткам не добавят. Вот если бы знали, как он переживает, непременно позвонили бы замкомандующего: так, мол, и так, осознал человек свой промах, разрешите ему полеты.

— Ты что-то хотел сказать, Можеров?

— Сказать можно, товарищ подполковник. По справедливости если — мне благодарность объявить надо, а не десять суток.

— Где уж тут до справедливости! Ты со второго этажа животом подоконник подпираешь, а мне эту справедливость приходится задрав голову доказывать.

— Я могу спуститься вниз.

— Пожалуй, будет лучше. А то получается, что ты с высокой трибуны замполита перевоспитываешь.

«Напрасно я с ним заговорил, — пожалел Можеров, прикрывая за собой дверь подъезда. — Что нельзя нарушать инструкцию, я и без него знаю. А замкомандующего теперь ему уже не уговорить, улетел он».

— О какой справедливости ты хотел поговорить со мной? — словно и не заметив откровенного выпада лейтенанта, невозмутимо спросил Кортунов, когда Можеров подошел к нему.

— Летать надо, товарищ подполковник, а меня на десять суток на курорт отправляют. Я же не из озорства!

— Понятно. Но представим, что объявили тебе благодарность за этот полет. И начали бы твои товарищи и твой друг Климачов в пилотажных зонах «бочки» на бреющем полете отрабатывать. Одобряешь?

— А почему бы нет? Мастерски владеть самолетом на предельно малых высотах — высшее искусство летчика. По-моему, вы так нам говорили?

— Не отказываюсь — говорил и убежден в этом. — Помолчав немного, Кортунов продолжал: — Я хочу задать тебе вопрос, но прошу откровенного ответа.

— Постараюсь.

— Если бы разрешили тебе несколько дней подряд делать «бочки» на бреющем, ну, скажем, пять-шесть полетов. Ты бы справился?

Можеров вспомнил, как после показательного полета из-за перенесенных психологических перегрузок мускулы тела стали непослушными, неуверенно сказал:

— Не знаю. Наверно, нет…

— Разбился бы, — недвусмысленно пояснил подполковник.

— Возможно, — неохотно согласился Можеров.