Александр Апасов - Разгуляй

— Сидоров зачем-то вызывает, — с некоторым недоумением сообщила нам Ира.

— Перебьется! — безапелляционно отрезал я. — Завтра договоритесь.

Однако еще до возвращения оркестра Крохин снова возник в ресторане и снова, совершив свой тернистый путь меж столиков, подошел к нам. Теперь он отозвал Веру и опять что-то зашептал.

— Зачем, зачем? — удивленно спрашивала Вера, отстраняясь от Крохина.

— Я не знаю, — уже более громко прошепелявил Федя. — Он сказал, что ему нужно переговорить.

— Так с кем ему нужно переговорить — со мной или с Ирой? — недоумевала Вера.

— И с тобой, и с Верой, — смущенно пробормотал Федя.

— Ну скажите ему, что мы через полчасика зайдем, — пообещала Вера, и Крохин отчалил.

Мы пробыли в ресторане до закрытия, а потом поднялись к Ире и Вере, у которых я оставил вещи, сдав свой номер еще с утра. Поезд уходил около двух часов ночи, и мы собрались погулять по ночному городу. Вдруг зазвонил телефон. Вера сняла трубку, уже сказала «да», но тут же осеклась и, закрыв рукой микрофон, испуганно прошептала:

— Это он… Не нужно было поднимать трубку.

— Теперь уже поздно. Дай-ка я поговорю с ним, — сказала более находчивая в разговоре Ира. — Алло… Да, я…

— Глеб Васильевич, уже поздно, вам нужно отдохнуть. Мы к вам завтра зайдем, утречком......

— Сейчас уже поздно. Мы собрались спать......

— Это наши. Они сейчас уходят......

— Он сегодня уезжает......

— Ну что вы, Глеб Васильевич......

— Завтра с утра мы обо всем поговорим......

— Ну хорошо. Мы сейчас зайдем на минуточку......

— Да нет, не все......

— Я понимаю, что конфиденциальный......

— Хорошо, я и Вера. Ну, спокойной ночи......

— Ну, конечно, придем. Это случайно сорвалось.

Ира положила трубку… Наступившую тишину прорезал донесшийся откуда-то издалека приглушенный бой кремлевских курантов.

— Что делать? — проговорила Ира. — Он вдрызг пьян.

— А, пошлите вы его… Тоже мне — хан Гирей! — петушился я.

— Он сюда собирался нагрянуть, — добавила Ира.

— Отсюда-то мы его быстренько наладим, — пробасил я.

— Я пообещала, что мы с Верой заглянем к нему.

— Обещанного три года ждут… Золотое правило бюрократа: никогда не отказывать. Глядишь, он и уснет, ожидаючи. И сбудется во сне твое обещание, — резвился я.

— И все-таки лучше сейчас же смотаться отсюда — от греха подальше, — предложила Аня.

Мы было уже встали, как снова зазвонил телефон.

— Вот вам, пожалуйста. Легок на помине, — проронила Вера.

— А что? Чего нам бояться в своем отечестве?! Дайте-ка я скажу ему пару ласковых! — расхорохорился я и снял трубку, но Аня быстро подскочила и разъединила нас.

— Зачем? Чего ты лезешь на рожон?! — резко одернула она. — Пошли скорее, а то еще Ланской начнет выделываться на макароны.

Девушки взяли меня под руки и вывели в коридор. Уходя, мы слышали, что телефон зазвонил снова… На площадке второго этажа носом к носу столкнулись с Крохиным.

— Ну что же вы? Глеб Васильевич сердится, — недовольно пробурчал он.

— Пшел вон! — рванулся я к Феде, но девушки удержали меня, отвели в сторону и стали успокаивать, что лучше, мол, заглянуть к Сидорову на минутку, а то он всю ночь будет трезвонить или выкинет еще какую-нибудь штуку.

Ира и Вера отправились к Сидорову. Следом за ними заковылял Федя… Прошло минут пятнадцать, а наши добровольные невольницы так и не возвращались. Я все время порывался пойти им на выручку, но Аня, стараясь избежать скандала, отговаривала. И тут, когда уж и она стала волноваться, появилась Ира.

— Слушайте, — возбужденно заговорила она, — там творится черт-те что! Этот маразматик совсем лишился разума… Мы приходим, а у него сидит Райка Подлипская. Он совершенно пьян и что-то внушает ей. Райка воспользовалась нашим приходом и смоталась. Тут он обрушился на нас. Такую ахинею нес… Видите ли, его никто не понимает, все считают сухим чиновником, а он в душе поэт и хочет к себе теплоты и участия… Мы говорим, что все, мол, его любят и уважают, но только сейчас уже поздно, нужно отдохнуть и ему и нам. А он как рявкнет: нет, сегодня вы никуда не уйдете… И велел Феде хоть из-под земли достать водки. Я вызвалась помочь ему и улизнула… Теперь нужно выручать Верку.

— Сейчас мы обставим все это в лучшем виде! — воодушевляясь, забурлил я. — Подождите меня здесь.

Подойдя к сидоровскому номеру, я постучал.

— Войдите! — раздался из-за двери хриповатый голос.

— Здравствуйте! Имею честь доложить, что после успешного выполнения задания отбываю в первопрестольную! — с напускной витиеватостью отрапортовал я.

Сидоров, изогнувшись костылем, стоял посреди комнаты в линялой ковбойке навыпуск, обвислых домашних брюках и тапочках на босу ногу. Его обычная сутуловатость еще сильнее подчеркивалась в этом обличье. Вена на шее учащенно билась, отчего расположенная рядом длинная бородавка нервозно пульсировала. Своим неожиданным появлением я, видимо, оборвал на полуслове какую-то тираду. Несколько мгновений он находился в явном замешательстве, но потом, овладев собой, сделал шаг ко мне и протянул руку.

— Счастливого пути! — небрежно бросил он.

Ехидная усмешка скользнула по его лицу, и он, отойдя к окну и откинувшись назад, словно приглядываясь ко мне, добавил:

— Ты, Ланской, по-моему, сегодня изрядно хватил… Нехорошо пить в одиночестве. Это дурной признак, — и он пьяно захохотал.

— Глеб Васильевич, — в том же бодром тоне, с какого начал, перебил я его смех, — я не беру дурных примеров с начальства. А одиночество чуждо мне в принципе.

Я посмотрел на Веру: она, съежившись как испуганный котенок, сидела на стуле у самой двери. Заметив этот взгляд, Сидоров хотел что-то сказать, но не нашелся или постеснялся произнести. Шея его побагровела, бородавка запрыгала еще сильнее.

— Что ж, я тебя не задерживаю. Ауфидерзейн! — резко выкрикнул он и махнул рукой в сторону.

— Слово это чуждо для моего русского слуха, — с вызовом ответил я. — Между тем я пришел не только попрощаться, но и забрать Веру Петровну.

— Она останется здесь. Ауфидерзейн. Разговор окончен.

Вера в предчувствии скандала чуть приподнялась со стула, чтобы бежать, но не решалась, видимо, оставить нас один на один.

— Вы не можете удерживать ее здесь в это время… Да и нам некогда, нас ждут.

— Я что тебе сказал?! Она останется здесь. Убирайся вон! — заорал, надвигаясь на меня, Сидоров.

— Гнев Ахиллеса облагородил бы вас в трезвом виде… Утром, проспавшись, вам будет стыдно за этот базарный тон.

— Вон отсюда! — не своим голосом завопил Сидоров и бросился на меня с кулаками.

Чем бы кончился этот скандал, трудно предположить, потому что я тоже уже завелся. Но Сидоров кричал, видимо, слишком громко. Из соседнего номера, из-за стены, постучали, потом последовал стук в дверь и за ним стереотипная фраза: