Александр Апасов - Разгуляй

Радио, телевидение, газеты буквально захлебывались в водовороте нахлынувшей информации, несмотря на то что все было заранее спланировано, распределено и расписано по дням… В этом учащенно пульсирующем журналистском чреве наш пресс-центр уподобился некоему аппендиксу. Все шло само собой и почти без нашего участия. Лишь изредка, когда у местных репортеров не хватало ног, мы делали по их просьбе кое-какие материалы. Но и это было, так сказать, на джентльменских отношениях.

За мной в пресс-центре была закреплена литературная часть Декады и книжная выставка. Но литературные вечера имели хорошую прессу и без моего вмешательства, потому что корреспонденты старались выходить непосредственно на писателей — брали у них интервью или материалы для публикаций, а за книжную выставку я и подавно был спокоен, так как еще до ее открытия основательно посуетился, и буквально все киевские газеты дали о ней соответствующие материалы — в том числе и несколько моих заблаговременно, еще в Москве, подготовленных заметок. Повторных же откликов я не ждал. В общем-то это прекрасно понимал и руководитель выставки Василий Иванович Тихонов… И как ни странно, именно в этой тихой заводи караулил меня коварный риф.

Мое положение на Декаде осложнялось тем, что я работал в отделе пропаганды той организации, что устраивала книжную выставку. Через несколько дней после ее открытия Тихонов уехал в составе делегации Российской Федерации по городам Украины, где тоже отмечалась Декада, а в его отсутствие старшим на выставке остался начальник организационно-торгового отдела Аркадий Семенович Шапиро — материально ответственное лицо за книжные фонды. О работе прессы Шапиро имел представление весьма отвлеченное и связывал это дело с каким-то таинственным актом священнодействия. Упоминание в газете было для него венцом человеческой славы. И здесь он очень походил на чеховского коллежского регистратора Дмитрия Кулдарова, который, упившись до бесчувствия, попал под лошадь и тем прославился на всю Европу через газетную полицейскую хронику. Так и Шапиро, оставшись за старшего и буквально пьянея от этого тревожного счастья, совершенно искренне желал прославления в печати своего временного детища и усердно принялся руководить всем, что хоть как-то было связано с выставкой. Не говоря о том, что Шапиро действительно был человеком исполнительным и преданным делу, он, по-видимому, рассчитывал еще заслужить похвалу Тихонова, который, вернувшись, убедился бы, что в его отсутствие Шапиро умело и достойно, не щадя живота своего, руководил выставкой и она, как и в первые дни, имела хорошую прессу.

О том, что Шапиро руководил выставкой не щадя живота, я заметил отнюдь не ради красного словца… Не знаю, куда бы завела его в этом неистовом рвении новая служебная ипостась, если бы его физическое состояние не было подорвано изнурительной болезнью желудка. Но, превозмогая недуг, Шапиро каждодневно минут за сорок до начала работы выставки появлялся в Октябрьском дворце, тщательно осматривал пластилиновые печати, затем открывал помещение и оставался в зале до позднего вечера, когда собственноручно опечатывал помещение.

Во всем этом, может, не было бы ничего особенного, если бы не «шапирова болезнь» — так окрестили физическое состояние своего временного начальника сотрудники выставки. Однако это обстоятельство особенно возвышало Аркадия Семеновича в его собственных глазах. «Служба превыше всего!» — горделиво заявлял он. И девиз этот в его устах не был пустым звуком. В те счастливые мгновенья, когда приступы болезни отпускали его, Шапиро, заложив руки за спину, важно прохаживался по залу и наблюдал за порядком. Все его внимание было сосредоточено на том, чтобы книги не задерживались в чьих-либо руках больше положенного времени. Иногда, заподозрив похитителя, Шапиро начинал осторожную слежку: он шел за посетителем след в след, таинственно выглядывая из-за стендов, — и горе, если в эту минуту у него начинались схватки! Тогда Шапиро подскакивал к заподозренному, выхватывал у него книгу, передавал ее стендистке, а сам вихрем уносился из зала, оставляя в полном недоумении посетителей…

Иначе говоря, Шапиро очень старался. И, по его представлению, дела на выставке шли вполне удовлетворительно, даже хорошо. Они могли бы быть просто отличными, если бы не одно обстоятельство, которое омрачало его состояние и способствовало учащению приступов болезни. Обстоятельство это заключалось в том, что день ото дня — особенно после отъезда Тихонова — волна откликов в прессе на работу выставки стала спадать. Ревностный служака, Шапиро заподозрил причину этого в моем отлынивании от дел, а соответственно — и в отсутствии должного контроля за моей работой. Поэтому он решил прибрать к рукам мою вольницу. При встречах со мной он требовал, чтобы хоть одна газета в день давала о выставке «большую статью с фотографией»… Наши стычки участились, и меня спасало только то, что я редко попадался ему на глаза, а в гостинице он застать меня никак не мог. Накануне возвращения из поездки Тихонова было назначено совещание рабочей группы. Я был приглашен запиской Шапиро, оставленной у горничной. Сильно опоздав, я пришел как раз в то время, когда речь шла об освещении в прессе работы выставки.

— А вот, кстати, и Леонид Александрович, — обратился ко мне Шапиро. — Почему вы опоздали?

Я удивился вопросу, потому что не входил в рабочую группу, а был направлен в Киев исключительно для работы в пресс-центре.

— Я был занят, — спокойно ответил я.

— Чем вы были заняты?

— Как это чем? Делами в пресс-центре.

— Ваших дел я пока что не вижу. Статей о выставке в газетах нет, а где вы болтаетесь, я не знаю, — начальственным тоном заговорил Шапиро.

— Что значит «болтаетесь»? — выпалил я. — Подбирайте слова… А что касается моей работы, то я вам не подотчетен.

— Нет, дорогой мой. Сейчас я руковожу выставкой, и отчитываться вы будете передо мной.

— Во-первых, перемените тон. А во-вторых, мои обязанности на Декаде определены не вами, и к выставке я никакого отношения не имею.

— Все мы командированы в Киев с одной целью…

— Но у каждого из нас свои задачи, — перебил я.

— Извините, — не сдавался Шапиро, — я отвечаю за работу выставки и вправе требовать от вас…

— Вы ничего не вправе требовать от пресс-центра!

— Я вправе требовать от пресс-центра, и в первую очередь от вас, подробного освещения работы выставки.

— Это не ваша прерогатива… Вы можете обратиться к нам с просьбой помочь в организации какого-либо материала. Но требовать от нас вы ничего не можете. Вы превышаете свои полномочия.

Я знал, что с Шапиро нужно говорить как можно резче и как можно больше употреблять всяких официальных слов, чтобы предотвратить его демагогические выпады.