Александр Апасов - Разгуляй

— У вас закурить не найдется? — донесся до меня чей-то незнакомый голос.

Я остановился и долго не мог сообразить, что происходит и о чем спрашивают. После повторного вопроса похлопал себя по карманам и с сожалением отметил, что курить действительно нечего.

— И стрельнуть-то не у кого, нигде ни души, — не унимался встречный. — Может, таксёра попробуем остановить? Все горло свело.

— Давай попробуем. Только и машин что-то совсем не слышно.

— Вот так и бывает: ларьки с мороженым и зимой и летом чуть ли не до двенадцати работают, а курева после девяти с собаками не сыщешь.

— Это уж точно, — отозвался я.

— С вечера не курил. У бабы все бычки собрал.

— Обычное дело: всегда не хватает курева да водки, — усмехнулся я, а между тем самому вдруг нестерпимо захотелось закурить.

Мы остановились посреди площади и стали прислушиваться к шуму машин. По первому же отдаленному признаку бросались наперехват. Но чаще всего машины даже не останавливались на наши отчаянные «голосования», а в тех случаях, когда они замедляли ход, шоферы оказывались либо некурящими, либо в том же бедственном положении, что и мы. В конце концов у одного таксиста, кстати сказать, некурящего, мы разжились парой сигарет, забытых, как он выразился, «пьяной гусыней»… Мы с наслаждением затянулись, и сразу отлегло от сердца.

— Тоже небось от бабы спешишь? — ухмыльнулся мой неожиданный попутчик. — Видно, сейчас дома буча будет?

— Да нет, некому мне бучу устраивать.

— Уж больно шибко летел ты.

— Это так, для встряски. Застоялся…

— Не вышло, значит, у тебя, — посочувствовал парень.

— Да нет, тут другое, тут перепады.

— Крутануло тебя, значит, по синусоиде.

— Значит, по синусоиде, — я невольно встрепенулся: случайный встречный вдруг ввернул словечко, которым я когда-то определял свои отношения с Наташей.

— А чего ты удивляешься? — продолжал парень, заметив мою реакцию на неожиданно оброненное слово. — По синусоиде мы живем, знаешь, зигзагом так, зигзагом… — и он подтвердил свой довод выразительным и резким жестом.

— Уж эти синусоиды я знаю как свои пять пальцев.

— А ты что — физик?

— Нет, редактор я. Но я о другом…

— Вот-вот, и я тоже… Я шофер. Нас знаешь в какие виражи другой раз заносит… — засмеялся парень.

— А я как раз редактирую автомобильную многотиражку.

— Значит, выправляешь нашу синусоиду? — весело отозвался он.

— Вроде того…

— Эх, друг, всех кривых не выпрямишь…

— …но стремиться к этому надо.

— Ну-ну, стремись!

У Неопалимовского мы расстались: он свернул в переулок, а меня потянуло на старую тропу — на Арбат. Я даже усмехнулся, что, как преступник, возвращаюсь на место происшествия. Но тут же скорректировал эту мысль — не только преступника, но и пострадавшего часто тянет на старое пепелище…

Лиловатый тягучий сумрак уныло окутывал хорошо знакомые и слишком памятные силуэты старого Арбата. Меня познабливало — то ли от осенней предутренней промозглости, то ли под впечатлением неожиданных ночных всполохов. Зябко съежившись и встряхивая отяжелевшей головой, я незаметно для себя ускорял шаг. И эта ходьба, и сумбур разрозненных воспоминаний никак не давали сосредоточиться. Я пытался построить мысли в единый ряд последовательных событий, но они прыгали и вертелись, наскакивая одно на другое… «Всех кривых не выпрямишь», — вспомнились слова случайного попутчика…

А вот киевские мои зигзаги вообще не укладывались ни в какое геометрическое построение. То, что сама по себе эта линия представляла кривую довольно запутанного виража, было совершенно очевидно. Но вот куда она гнула, к плюсу или к минусу, — понять было трудно. Скорее всего, здесь перепуталось и переплелось между собой сразу несколько линий…

В общем-то особых драматических накладок в Киеве вроде бы не предвиделось. Единственное, что меня тревожило, это отношения с Зоей. Слабый проблеск надежды на развязку связывался в моем сознании с завершением Декады. Но я старался откреститься от этого варианта, потому что по своему капитулянтскому малодушию он представлялся мне недостойным, и я надеялся еще до отъезда из Киева расставить все на свои места. Хотелось верить, что все образуется. Как образуется? — этого я не знал. Мелким бесом вертелся в голове жульнический чичиковский вариант с «мертвой душой», которую я под именем Лены извлек из анналов памяти и выставил по ревизионным спискам сегодняшнего дня. Однако и этот вариант категорически отвергался мною, потому что я надеялся разрешить все по-честному…

Со дня нашего знакомства прошло вроде бы совсем немного времени — всего несколько дней. Но каждая очередная встреча с Зоей начинала все больше и больше угнетать меня подспудным ощущением своей вины, а вместе с ним нарастало и чувство надвигающейся неприятности. Вот тут-то, под тяжестью этого ощущения, я и завилял, ища выхода. Но, так ничего и не придумав, в конце концов решил положиться на ту самую «кривую», которая, как известно, куда-нибудь да вывезет…

Однако, крушение караулило меня не в заоблачных потемках собственной совести, а на мелководье всеобщего пресс-центровского сибаритства. Дело в том, что с нашим пресс-центром, мягко говоря, перемудрили. Помимо имеющихся на месте собкоров центральных газет и журналистов, дополнительно направленных для освещения Декады, в Киеве непонятно для чего создали еще и официальный пресс-центр из пяти человек, в который входил и я. Формально мы должны были координировать всю работу прессы и оказывать помощь в организации материалов. Обычно этим занимался кто-нибудь из местных журналистов, специально введенный в штаб Декады. Но на этот раз в Киев прибыли пятеро москвичей, незнакомых со спецификой местной прессы и не имеющих контактов с киевской администрацией. На первых порах, когда шла организационная круговерть, нам действительно пришлось поработать, но, как только все вошло в свое русло, надобность в нас отпала совершенно. Больше того, мы не могли даже помочь журналистам в решении оперативных вопросов, так как корректировка программ и распределение билетов целиком находились в ведении штаба, а мы в нем были сбоку припека.

Да и вообще нужно сказать, что в какой-то особой опеке или рекламе мероприятия Декады не нуждались, ибо в Киев приехали прославленные художественные коллективы, выдающиеся мастера искусства и литературы. Свидетельством популярности нашей Декады были многолюдные толпы, осаждавшие входы театров, концертных и выставочных залов. Восторженными овациями награждали гостеприимные киевляне и академическую торжественность свешниковской хоровой капеллы, и огненные ритмы лезгинского танцевального ансамбля, и выступления поэтов, и только что поставленный Большим театром балет «Анна Каренина», и симфонические, и вокальные концерты, — словом, это был грандиозный смотр российских талантов… Успех был самоочевиден, а соразмерно успеху — общественный резонанс.