Александр Апасов - Разгуляй

— Не знаю, у кого здесь болит голова, — буркнул я.

— Острите?

— Нет, говорю вполне серьезно… А вот эту бузу действительно можно было состряпать только с больной головы. Могли бы и потоньше все разыграть.

— Ну и ловкач же вы, Ланской! — уже теряя свое знаменитое самообладание, резко выкрикнул Сидоров. — Я не хочу больше с вами разговаривать! Отправляйтесь! Чтоб через два часа у меня было ваше письменное объяснение. И мы…

— Что это за тон! — не сдержавшись, оборвал я Сидорова. — Это тоже что-то напоминает мне Горький. Не забывайтесь!

— Вы угрожаете мне?

— Нисколько. Я официально заявляю вам, что отвечать на эту клевету буду только в присутствии Тихонова.

— Тихонова вам придется ждать долго. Из Львова он вылетает в Москву, а с понедельника уходит в отпуск.

— Ах, вот как! Все разыграно по нотам, — растерялся было я, но, тут же сообразив, что Сидоров неожиданно раскрыл мне план кампании, добавил: — Ну что ж, не на того нарвались. Я тоже сегодня уезжаю в Москву.

— А я объявляю вам выговор за самовольный отъезд, — невозмутимо произнес Сидоров и после некоторой выжидательной паузы уточнил: — И учтите, что это будет уже второй.

— То есть как это уже второй? Никаких взысканий у меня никогда не было.

— Первый выговор я объявляю вам в связи с докладной запиской Крохина.

— Вон к чему вы клоните! Вы хотите избавиться от меня: три корнера — и пенальти?! Что ж, посмотрим, что из этого выйдет. Работать в отделе — тем более с Крохиным — я, конечно, не буду и сам…

— Так подайте заявление, и на этом покончим.

— Разберемся во всем в Москве! — И я хлопнул дверью.

…В холле, неподалеку от буфета, с видом побитой собаки озираясь по сторонам, сидел Федя Крохин. Он засеменил мне навстречу и прошепелявил:

— Ну что, объяснился?

— Ну и г. . . . же ты, Федя! — на ходу, не останавливаясь, бросил я.

— Лень, я тут ни при чем. Честно! Он заставил меня написать… Может, я там чего и переборщил, я малость выпимши был, — семенил за мной Федя. — Но я ведь правду написал. Ты же сам мне все это говорил…

От неожиданности такой аргументации я даже остановился.

— Ну и гнида же ты! Ты не просто г. . . ., ты — . . . — и я отпустил по адресу Феди отборнейшую обойму убедительных фольклорных эпитетов.

— Ты думай, что говоришь! Тут ведь люди кругом! — вдруг вспылил он.

Я захохотал:

— Дошло?.. Людей постеснялся? А я думал, ты и тут оправдываться будешь, — и, резко повернувшись, процедил сквозь зубы: — Уйди, сволочь, пока я не изувечил твою паскудную рожу.

Федя заковылял по коридору, а я направился к лестнице и на площадке встретился с горничной.

— Съезжаете, значит? — дружелюбно спросила она.

— Меня съехали, — не удержавшись на ее добродушный участливый тон, улыбнулся я.

— Поосторожней надо, — с хитрой лукавинкой заметила она.

— Больно уж строгая у вас сменщица.

— Да нет! Она так — больше для виду, для острастки… Если бы ваше начальство не вмешалось, ничего и не было бы. Особенно этот вон толстый все бегал. Чего это он так на вас?

— Из зависти, наверное, — пошутил я.

— И верно, что от зависти. А то что ему-то за дело?

— Ему до всего есть дело. Ну ничего, обойдется…

— Куда же вы теперь? Ночевать-то есть где?

— Мир не без добрых людей, — уклончиво ответил я, а горничная, улыбнувшись и, видимо, чувствуя мое расположение к ней, доверительно поинтересовалась:

— Вы, верно, на улице Кирова остановились?

— А вы откуда знаете? — удивился я.

— Я живу там и видела вас вчера, вид у вас больно приметный. Вы шли с блондинкой, что приходила к вам как-то.

— Ну и ну! — рассмеялся я. — Вот это бдительность!

— Да я ж так просто… Очень хорошая девушка. Сразу видно. Я еще в тот раз заприметила и не тревожила вас…

— Ну, спасибо! Я же говорю, мир не без добрых людей! — От этих участливых слов сразу как-то просветлело на душе.

— Ничего, все, глядишь, утрясется… А этот толстый, что суетится, он ваш начальник, что ли?

— Новоиспеченный…

— Новая метла изначала завсегда жестко метет.

— Ничего, обломается…

— Ну, счастливого вам пути! Дай вам бог счастья…

Разговор с горничной, ее участие, ее отзыв о Тане — все это очень взбодрило и словно окрылило меня. Теперь нужно было действовать: отметить командировку, купить билет и, главное, оповестить всех о своем скоропалительном отъезде… Но как быть с проводами? Встреча Зои и Тани немыслима. Уехать, не простившись с кем-нибудь из них, нелепо… Ну ладно, решаю я, будь что будет. Только Тане нужно позвонить обязательно, она ведь чувствует, что у меня какие-то неприятности. А как быть с Зоей? Не известить ее об отъезде — значит постыдно бежать… Но как быть? А, ладно, будь что будет… Спустился в вестибюль, подошел к автомату — и, как назло, ни одной двушки. Снова поднимаюсь на этаж — навстречу горничная.

— Что, вернулись?

— Пути не будет? Ничего, все образуется… Разрешите позвонить от вас.

— Да звоните себе на здоровьице…

Звоню Тане на работу — ее нет, звоню домой — тоже нет. Времени — без пяти два: может, еще не вернулась с обеда?.. Нужно позвонить Зое. Нет, Зое потом. Сначала предупрежу Милу об отъезде. Звоню на работу — ее сегодня не будет, звоню домой — никто не отвечает. «Нужно позвонить Зое, — вертится в голове неотступная мысль. — Нет, — снова лавирую перед самим собой, — сначала нужно оформить командировку и взять билет. Может, сегодня не удастся еще уехать…» И тут же снова звоню на работу и домой Миле и Тане. Результат все тот же: ее нет, ее не будет… Настроение падает. «Верная примета: вернулся назад — и вот все срывается… А может быть, так и нужно? Может, нужно позвонить Зое? Нет, Зое позвоню, когда все будет отлажено и буду иметь на руках билет».

Словно витязь на распутье, сидел я на бывшем своем этаже. Нужно было что-то предпринимать, но я никак не мог прийти в себя после мерзостного объяснения с Сидоровым. И, как назло, нет ни Тани, ни Милки. Таня — ладно, ей не очень-то раскроешь всю подноготную. Но с Милкой можно быть как на духу. И пусть она ничем уже не поможет, так хоть выговоришься, хоть облегчишь душу от всей этой мерзости… Вот уж денек выдался… И тут, чтобы хоть как-то качнуть дремлющую «кинетику» действия, решил зайти к директору гостиницы, чтобы уж разом покончить со всей этой бодягой, тем более что теперь все проблемы моего дальнейшего пребывания в Киеве оказались снятыми. Несмотря на таинственно доброжелательные намеки горничной, я все-таки настроился на неприятный разговор — по аналогии с вчерашней свирепой администраторшей. Но, вопреки ожиданиям, наше объяснение прошло на уровне дружеской беседы.

Директор — толстый и добродушный мужчина в очках, низко сидящих на его массивном красном носу, — отнесся ко мне с полным сочувствием и дал понять, что выселение — не его рук дело. («Э-хе-хе, — пропыхтел он, едва скрывая лукавую усмешку, — все мы люди, все — человеки».) Он пообещал «не катать телеги» и даже предложил свои услуги по устройству в другую гостиницу. Я поблагодарил его и сказал, что сегодня уезжаю из Киева.