Александр Апасов - Разгуляй

— Ну-с, так каковы наши планы на ближайшее светлое будущее, то есть на сегодня? — с нетерпением затараторил я.

— Посмотрите, какая яркая радуга! — словно не замечая моего возбуждения, сказала Таня.

— Это ли радуга? — усмехнулась Мила. — Вы посмотрите, какой радугой сияет лицо Ланского! То был мрачнее тучи, а сейчас эта туча пролилась золотым дождем.

— Допустим, дождь был отнюдь не золотой, а самый что ни на есть заурядный для средних широт Союза — обыкновенный мокрый дождь, о чем свидетельствуют не только мои влажные ризы, но и подмоченная борода, — парировал я шутку Милы, но тут в наше пикирование включилась Надя:

— Таня, а вы слышали гром?

— Слышала. А что?

— А вы знаете, откуда он гремел?

— Как откуда? — оживилась Таня, тоже настраиваясь на веселый лад.

— Из Октябрьского дворца: там Леня метал громы и молнии, — пояснила Надя, и все рассмеялись.

— В ваших мифических ассоциациях, — поддержал я заданную тональность, — возникает явное противоречие: кому-то я представляюсь золотым дождем, а кому-то — громовержцем.

— Никакого противоречия нет, — не сдавалась Надя. — Обе ассоциации — от сырости.

— Это природа плакала, что Танечка опаздывает, — с ласковой укоризной заметил я.

— Так получилось, что я… — начала было Таня, но Мила поспешила перевести тему разговора:

— Ну всё. Теперь все в сборе, можно принимать решение.

— Поедемте к Ире в «московскую колонию», — предложила Надя. — Таня, вы ведь тоже москвичка, как сообщил нам Ланской.

— Да, была, — и опять тень пробежала по ее лицу.

Мы зашли в гостиницу, взяли плащ на случай смутной погоды и поехали в Дарницу. От души отлегло… Вместе с тем меня смущало то обстоятельство, что в компании, куда мы направлялись, мог оказаться Костя. После осторожных разведывательных маневров я выяснил, что его не будет… Все встало на свои места.

В день приезда в Киев я не дозвонился Миле. На следующий, побродив по Крещатику, звоню снова.

— Здравствуйте! Звонят с телефонной станции — проверка телефона. Отойдите на три метра от трубки и скажите внятно и отчетливо: Москва — столица нашей Родины.

На другом конце провода — некоторое замешательство, слышны какие-то голоса, потом Мила — недоуменно:

— У нас телефон работает нормально.

— Мы этого не наблюдаем. Поступили жалобы из Зеленограда.

— Что? С Зеленоградом на той неделе был разговор. Слышимость была хорошая.

— «То было раннею весной…» Живете старыми категориями. Стыдно и недостойно! Сейчас же отойдите на три метра от трубки и скажите пять раз подряд: Зеленоград — город-спутник.

— Кто это говорит?

— Бармалей.

— Ой, Ленька! У тебя совести нет! Откуда ты взялся?

— Свалился с луны…

— Приезжай сейчас же.

…Минут через пятнадцать я уже отыскиваю в новом квартале Дарницы дом, где живет Мила. Штука эта оказалась не из легких. Мало того, что нумерация домов шла по какому-то хитро разработанному коду, доступному немногим, должно быть, очень даровитым детективам. Но даже разгадка общей системы кодировки еще не означала, что дом Милы найден, так как в дополнение к своему номеру «два» он имел еще особый индекс «а». Здесь к детективным дарованиям нужно было присовокупить природный талант путешественника-первооткрывателя. Местное население по своему смутному ориентированию на территории напоминало переселенцев, невзначай заброшенных на необитаемый остров, — каждый рекомендовал искать дом № 2-а в самых противоположных направлениях. Но мое желание увидеть Милу было так велико, что, преодолев все расставленные на пути дезориентиры, я достиг наконец искомого пункта — дома № 2-а.

Еще на лестничной площадке услышал я знакомую мелодию: проигрывали привезенную недавно Милой из Москвы пластинку романсов Бориса Штоколова. «Гори, гори, моя звезда…» — неслось из-за двери.

— Где ты запропастился? — нетерпеливо спросила Мила.

— Легче найти иголку в стоге сена, чем вас в этом благословенном районе, — пробурчал я, входя в комнату.

У проигрывателя сидели две женщины и довольно красивый, с пышной седеющей шевелюрой мужчина. Все трое были мне незнакомы.

— Это наш Ленечка, — представила Мила. — А это — Валя, Лора и Костя… Ленечка, проходи, садись.

Кончилась пластинка, и Костя стал переставлять ее на другую сторону.

— Костя, мы переставим. Иди в магазин, — сказала Мила.

— Уж позвольте сначала завершить одно. Очень приятная пластинка… Вам нравится Штоколов? — как-то суетливо, перескакивая с одного на другое, сладковатым, несколько манерным голосом заговорил Костя, одновременно отвечая Миле, высказывая свое отношение к пластинке и спрашивая мое мнение.

— Да, я тоже люблю эту пластинку — особенно «Звезду» и «Утро туманное», — ответил я и тут же добавил: — Между прочим, я не нашел гастронома: очень уж у вас все здесь законспирировано. Скажите, где магазин, и я быстренько сбегаю.

— Нет-нет, уж извольте не утруждать себя. Вы наш гость, — опять замельтешил Костя.

Его манера говорить — с этакой скоротечной дробленостью фраз и суетливостью, его бесконечные «извольте-позвольте» — неприятно резанула слух. И даже внешность Кости, показавшаяся вначале красивой и импозантной, теперь воспринималась иначе. Правильные черты лица, словно размельчаясь, приобретали приторное выражение, когда он, чуть склонив набок голову, начинал ворковать мягко-напевным сладковатым говорком… Я решил не вступать в прения с «позвольте-извольте» по поводу магазина, а пойти вместе, как только он соберется. И чтобы не пускаться в разглагольствования, перевел разговор на другую тему:

— Кстати, Милочка, ты знаешь — Митька и Ляля грозятся денька на три вырваться в Киев.

— Ну да?! Неужто выберутся? Эта красотка только все грозится, — как-то отвлеченно произнесла Мила и, уходя на кухню, спросила: — А что Митька? Чем он сейчас пробавляется?

— Пока что на радио. Собирается бежать…

— Что так? Опять не поладил?

— Да нет: надоело, говорит. Мартов остается Мартовым.

— Уж действительно!

— Между прочим, — обратился я к Косте, — недавно мы с Мартовым… вы его знаете?

— Нет, не имел чести… Это по части Людмилы Петровны… Так что вы с Мартовым?

Я понял, что сказал лишнее, упомянув Митьку, да еще в компании с Милиной сестрой Лялей, и решил закруглить тему.

— Мы недавно записывали на радио Кареву с «Утром туманным»…

Костя резко перебил меня: