Александр Апасов - Разгуляй

— Дайте хоть хлебушка поесть вдоволь. Изголодалась я там. Дадут к обеду два кленовых листочка, как осчастливят.

— Поделом тебе, Дунька! Не езди по Европам, сиди себе дома на своих харчах, они завсегда сытнее.

Мы шутили, смеялись. Мишенью для шуток было Галино путешествие. Звонче всех звучал колокольчик Надиного смеха. И ничуть не чувствовалось в нашей компании того, что трех из пяти женщин я вижу впервые, а с Таней встретился только позавчера. Всем нам было хорошо и уютно, и мы не замечали ни времени, ни самих себя. Я был на седьмом небе от присутствия Тани, ловил каждый ее жест, каждое слово. А она вела себя просто и непринужденно, шутила и отвечала на шутки. Но она не смешивалась с другими в нашем шумном застолье — она заметно выделялась своей царственной внешностью, своей какой-то особой внутренней сдержанностью. Во всяком случае, она виделась мне такой. И оттого я старался с утроенной энергией.

— Ну что, московская колония! Есть еще порох в пороховницах?.. Я смотрю, что-то мы сегодня без интеллектуальных диспутов обходимся. А?

Я осекся, почувствовав, что сказал это некстати. Ведь и Наде, и Ире, да, наверное, уже и Гале был известен мой «интеллектуальный» скандал с Костей. Я смутился и лихорадочно соображал, как вывести свою неуместную реплику в нейтральную зону разговора. Но Милочка, милая умная Милочка, поняв мою оплошность и замешательство, как бы между прочим обратилась к Наде:

— А где, кстати, Александр Николаевич?

— Ой, девоньки милые, — зазвенел Надин колокольчик, — заболталась я тут, мужа родного забыла. Пойду добегу до дому, а то граф-то небось с ума сходит, — и она выпорхнула из-за стола.

Я насторожился, вышел проводить Надю в прихожую и, когда она ушла, позвал Милу и сказал, что лучше смотаюсь от греха подальше, а то опять как бы чего не вышло.

— Да что ты, Ленчик! Граф совсем другой человек. Ты сейчас сам убедишься. Пошли скорей обратно.

— А почему «граф»?

— Это в шутку. Александр Николаевич Разумовский — прямой потомок знаменитых графов, а ныне он — директор нашего института… Пошли скорей, пошли.

Мы вернулись, но мне было не по себе. И в то же время очень хотелось взглянуть на почти настоящего графа да к тому же еще мужа веселой и жизнерадостной Нади. И все-таки мною овладела какая-то скованность, никому, может быть, кроме Милы, не заметная. И тогда она, зная, что нужно для того, чтобы привести меня в состояние бодрости, произнесла тост:

— За «Бригантину» и ее бессменного вождя — славного капитана Флинта!

Зазвенели бокалы, и мы дружно поддержали тост знаменитой песней. А потом для большей убедительности я решил проиллюстрировать свое флибустьерство. Я грозно сверкнул глазами и начал:

И начались стихи. Нашу «Бригантину» взяла на абордаж «муза дальних странствий» Николая Гумилева…

— «Мы стреляли в них, целясь между глаз», — подхватил в такт вошедший в комнату незнакомый мне мужчина.

— Ура-а-а! — закричал я от радости, что пришедший знает эти стихи. — Вы — граф Разумовский!

— А вы, позволю себе предположить, — опять в такт мне ответил вошедший, — и есть тот самый — неведомый и далекий школьный обожатель ныне здравствующей Людмилы Петровны. Имя вам — Ланской.

— Так точно, ваше сиятельство! Позволю себе заметить, что в данной конкретной ситуации я именуюсь Леней.

— Рекомендую вам впредь называть меня Сашей, — и, приняв барственную позу, «граф» протянул мне руку.

— Санечка, познакомься — это Таня, — представила Мила.

— Благодарю вас за внимание, но с Татьяной Александровной мы знакомы. По Зеленограду… — шаркнув ногой, ответил Саша, и его взгляд встретился в улыбке с лучистым взглядом Тани.

— Что!!! — в один голос воскликнули Мила и я.

— Когда исполнится? — подхватила Надя.

— Конечно же сегодня! — опять вместе ответили мы.

— Коробочка! Коробочка! Весь мир — спичечная коробочка! — никак не мог успокоиться я. — Мир тесен, как спичечный коробок…

Мы шли ночным Киевом и перебирали общих знакомых. И они — эти неожиданные общие друзья — бесчисленными нитями связывали нашу случайную встречу, отодвигая ее в прошлое — в такую близкую для меня и такую далекую для Тани Москву.

— А как ты попала сюда?

— По глупости и легкомыслию…

— Нет, серьезно?

— Все получилось проще простого: вышла замуж, — Таня взглянула на меня и улыбнулась, а я не нашелся что сказать и замолчал. Разговор коснулся того, что рано или поздно должно было открыться. Но опять все произошло как-то неожиданно и, как мне показалось, некстати.

— Поедем кататься по Киеву, — предложил я, чтобы сменить тему разговора.

— Давай лучше погуляем. Такая тихая ночь.

— Немного душно… Как бы не было дождя.

— А хорошо бы дождь! Хочется вымокнуть до нитки… Если бы ты знал, до чего осточертела мне вся эта рассудительность! Не могу я больше так! Я сбегу отсюда — хоть на край света.

С первой же нашей встречи я заметил в Тане какую-то встревоженность — особенно когда по лицу пробегала тень и туманились глаза. Сначала я подумал, что она смущена столь неожиданным и бурным развитием событий. Но теперь я почувствовал, что все здесь куда сложней. Это был душевный разлад, выстраданный и пережитый. Сегодняшняя наша теплая вечеринка в «московской колонии», видимо, всколыхнула в Тане множество самых разнородных чувств. И ей, наверное, не хотелось так вот вдруг остаться одной, ей нужно было выговорить накипевшее.

Некоторое время шли молча.

— Танечка, а кто твой муж?

— Архитектор.

— Вы учились вместе?

— Нет, мы случайно встретились в Вильнюсе на совещании. Потом он стал наведываться в Москву, а потом я согласилась и уехала в Киев. Потом ребенок и семейная идиллия… Два часа обязательных вечерних прогулок: впереди родители, за ними мы втроем. После прогулки — телевизор, изредка семейные выходы в кино. Театр — излишняя роскошь, нужно экономить деньги. И никуда ни шагу, за исключением редких визитов к родственникам. Летом — дача, и опять семейные прогулки по вечерам, и тот же быт — душный и мелочный, и тысячи отработанных годами привычек… А потом умер Вадим — двух с половиной лет… Нет, не могу, не могу я здесь больше!

— Танечка, а ты в самой Москве жила или в Зеленограде?

— Сначала в Москве, а потом в Зеленограде.

— А обратно никак нельзя?

— Не знаю даже. Я говорила с Молоковым. Он обещал…

— Ты знаешь Женьку? — оживился я.

— Я защищала у него диплом.