Александр Апасов - Разгуляй

— Теперь он двигает вперед науку. В каком-то НИИ… По-моему, вот-вот остепенится.

— Он что — вроде тебя, тоже еще в мальчиках ходит? — настроенная на лирическую волну, съязвила Мила, не поняв, видимо, что я подразумеваю под «остепененностью».

— Да нет, я имею в виду, что скоро он окандидатится. Остепенили его давно. А ты что — разве не знаешь, кто его избранница?

— Нет, конечно. Я его со школы не видела.

— А помнишь бал-маскарад в Доме пионеров?

— Еще бы не помнить…

— А бравых мушкетеров помнишь?

— Разумеется. Но о чем ты, не пойму?

— А златокудрую Герцогиню помнишь?! — расплылся я в радужной улыбке.

— Ну да?! Это прима вашей театральной студии, что ли?

— Она самая… Коварный Арамис остался верен мушкетерским замашкам.

— Вот это да! Вот уж не ожидала!.. И Митька никогда ничего про это не говорил.

— Так не Митьке же перебежал он дорогу, — некстати заметил я.

— Вот это номер! Вот этого я уж не ожидала! — снова запричитала Мила. — Ведь неразлучные друзья были, анархическая оппозиция… Если бы вы знали, — обратилась она к молчаливо слушавшим нас Тане и Аде, — что они вытворяли в школе!.. Вдруг объявили себя «в оппозиции ко всему». По поводу любых мероприятий у Ланского и Белых один ответ: «Мы в оппозиции»… На бюро их обсуждали, на комсомольских собраниях чистили, на педсоветах прорабатывали, из школы исключали — ничего не помогает. Тебя ведь, по-моему, исключали из школы?

— Нет, в этой только предупреждали, исключали из той. По вашей милости… Подлили вы, девушка, масла в этот пылающий костерчик.

— Ничего себе костерчик! — не сдержалась Мила. — Представляете, в некоем Отелло из пятого «Б» вдруг вспыхнули африканские страсти к Дездемоне из шестого «А»… Он и пошел куролесить! Сыплет громы и молнии налево и направо. Но проходит полгода, и наш ревнивец Отелло перевоплощается в коварного и изменчивого Дон-Жуана, а его пылкое сердце устремляется навстречу некоей таинственной голубоокой Герцогине.

— Как-никак прима театральной студии! Кто тут устоит? — шутливо отозвался я.

— Выходит дело, прохлопал ты, мушкетер, свою Герцогиню…

— Мушкетерская шпага оказалась бессильной перед ураганным натиском доблестного военно-морского флота, — опять отшутился я. — Отшвартовали прекрасную леди в тихую гавань.

— Вот это уж непонятно, это на тебя не похоже. Как же это он ухитрился? Или сердце пылкого Вертера уже принадлежало другой? — не унималась Мила, словно торжествуя свою позднюю победу.

— Ухитрился увести, можно сказать, из-под самого носа, — невольно поддаваясь ее возбуждению, продолжал я умиленно-шутливым тоном. — Представляешь, Петька отчалил из своего училища и бросил якорь в старой гавани МИХМа, а Люси в это же время решила было переметнуться из Института связи к нам на филфак, но не прошла по конкурсу. Вот Арамис и утешил Герцогиню в ее разбитых надеждах… А у меня в тот год шла такая штормовая болтанка, что хоть самому впору на необитаемый остров…

— С вами все ясно, — многозначительно произнесла Мила, а потом вдруг неожиданно воскликнула: — Ой, Ленька! Ты посмотри, как похожа Таня на эту твою Герцогиню. Ну прямо ни дать ни взять…

— Точно! — подхватил я. — А я все ломаю себе голову: напоминает мне кого-то Танечка — и все. Я всех кинозвезд перебрал, всех героинь, все портреты. А все, оказывается, ближе к нашей благословенной земле… Поняли, какие девочки водились вокруг нашего Разгуляйчика! Но потом, к сожалению, их слизнул Киев.

— А Таня-то здесь при чем? — удивилась Мила.

— Так ведь Танечка жила рядом с нами — у Красных ворот, — пояснил я.

— Ну да? Вот уж чудеса! И впрямь — рок какой-то! — не переставала удивляться Мила.

Я ласково посмотрел на Таню, рассеянно слушавшую наши воспоминания. Она грустно улыбнулась в ответ. Поодаль сидела Ариадна и делала карандашные наброски.

— Слушайте, земляки-разгуляйщики, — отвлеклась она от рисунков и стала собирать в стопку разбросанные перед ней листочки, — а не пора ли нам пора? Уже без двадцати десять…

— Ну и что? Время детское. Может, по кофейку вдарим или чего еще? — предложил я.

— Кофеечку не мешало бы, — отозвалась Таня.

Я открыл тумбочку, чтобы достать пакетики быстрорастворимого кофе. На пол посыпались газеты.

— Местное отделение Союзпечати, — сыронизировала Мила.

— Следы пребывания в стольном граде Киеве, — пояснил я.

— Да уж, наследил, — не без двусмысленности заметила Мила.

— Ничего, для отчета сгодится. Мавр сделал свое дело…

Мила взяла газету с моей заметкой о книжной выставке.

— Кстати, все хотела тебя спросить: почему ты подписываешься «искусствовед Ланской»? Ты ведь филфак кончал?

— Был грех… Но на четвертом курсе, спасаясь от неразделенной любви, я подключился еще и на истфак — на искусствоведческое отделение. Знаете, так снедаемые тоской старые девы на предельном возрасте тянутся к знаниям и начинают активно посещать всякие лекции и другие массово-просветительские мероприятия, надеясь встретить там мужчину и поразить его своей эрудицией.

— Насколько я могу понять, — прервала мой шутливый довод Мила, — на филфаке тебе не грозило остаться в «старых девах».

— Ну а зачем же я тогда пошел на истфак? — не сдавался я. — Ясное дело, спасался от неразделенной любви.

— Ого! — засмеялась Мила. — Этак, если не разделять твою любовь, ты и до академика дотянешь.

— Нет, до академика я не дотяну.

— А как же ты будешь преодолевать неразделенность?

— Собьюсь с круга или уйду в монастырь…

— Старо́ и прозаично, — вскользь заметила Таня.

— Это с твоим-то характером — в монастырь, — рассмеялась Мила. — Да ты засохнешь там от тоски. Нет, послушание — это не для тебя… Разве что определить тебя в женский? Вот это уж твоя стихия, — съязвила она.

— Э-э! Ничего-то вы об этом не знаете. Тут на днях один старец преподнес нам такую экскурсию по киевским пещерам, что ахнуть можно. Вот уж где страсти кипели…

— Это что — для участников Декады была какая-нибудь специальная экскурсия? Что же ты не позвал нас? — спросила Таня.

Мила с чуть заметной усмешкой посмотрела на меня: проговорился, мол, дружочек… Я растерялся, но тут же подумал: мало ли кому это «нам» — и как ни в чем не бывало заговорил о Лавре.

— Да нет, мы с одним художником пошли туда и случайно встретили бывшего лаврского библиотекаря. Я попытался тягаться с ним, но не тут-то было. Он положил меня на обе лопатки… Так что о монастырях, девочки, у вас весьма отвлеченное представление.

— Все равно не стоит рисковать. Судя по Милиным рассказам, монастырь не для вас, — закруглила монастырскую тему Ада.

— Ну а что же мне делать? Сойти с ума, что ли? — в сердцах бросил я. Что-то вдруг дрогнуло во мне, и всякая охота дурачиться пропала разом. — А впрочем, нет, — с грустью заключил я. — Время сумасбродств прошло. Теперь все наоборот. Главное — спокойствие и выдержка… Беда вот только, что какой-то — буквально — генетический Разгуляй со всеми потрохами засел во мне.