Александр Апасов - Разгуляй

— Послушай, я вот что еще хотела тебя спросить, коль уж у нас получился сегодня такой вечер воспоминаний: Митька закончил все-таки университет или нет?

— Нет еще. У него, по-моему, остались два хвоста, а потом можно будет писать диплом.

— Вот разгильдяй, вечный студент…

— Он погряз в семейных заботах, — усмехнулся я.

— Уж я-то знаю эти его заботы, — многозначительно покачала головой Мила.

— Ну, тем более, если ты знаешь, — поняв ее намек, продолжал я шутливо. — Я же тебе внушаю, что учебу стимулирует только неразделенная любовь…

В это время пронзительно зазвонил телефон.

— Тсс! — я машинально смолк и в знак тишины поднес палец ко рту, как будто на другом конце провода могли слышать наш разговор. — Меня нет дома, — прошептал я.

Телефон позвонил и смолк, но через некоторое время звонок повторился снова. Однако я уже успел предупредить своих гостей, что меня могут вызвать в пресс-центр — поэтому я и не поднимаю трубку. Мила, конечно, поняла, в какой «пресс-центр» могли меня вызывать, но ничего не сказала и только сделала хитрую гримасу. Я пошел в коридор за кипятком для кофе.

— А вы разве в номере? — опешила горничная. — Тут звонили, интересовались вами. Я смотрю: ключа на месте нет — и сказала, что вы у себя. А потом опять звонят и говорят, что ваш телефон не отвечает. Я думала, что вы ушли и ключ не сдали. Хотела пожурить вас.

Дежурила сегодня бдительная горничная, и я даже удивился, как это она не удосужилась проверить, на месте ли жилец… Однако, предположив, что бабуся сегодня благодушествует, решил вступить с ней в сговор и сказал, что у меня гости и, если меня кто будет спрашивать, пусть отвечает, что я ушел… Я догадывался, что звонит Зоя, но сейчас наша встреча была просто немыслима. Да и вообще после днепровской ночи я старался спустить на тормозах всю эту историю. Мне не хотелось обманывать Зою, разыгрывая влюбленного, и в то же время я не мог объяснить ей все так, как было на самом деле. Поэтому я всячески увиливал от встреч, ссылаясь на занятость. Сегодняшний вечер мы собирались провести вместе, но я даже не позвонил. От этого мелкого жульничества, в которое я к тому же впутываю посторонних, мне стало не по себе. А тут еще назойливая блюстительница, услышав, что у меня гости, не преминула ввернуть неизменное:

— Вы не забудьте до одиннадцати проводить своих гостей.

— Не говорите глупостей! — вспылил я. — Я знаю, что делаю. И вообще я завтра буду жаловаться в штаб, что вы не даете мне работать.

— Это я-то не даю?! Да какой дурак по ночам работает? Жалуйтесь кому хотите — не то что в штаб дружины, а хоть самому участковому, правда моя — у нас положение есть. Больно нужно из-за вас премиальных лишаться.

— Да поймите же наконец, я работаю в пресс-центре. Ко мне в любое время могут прийти люди, даже ночью.

— Нет уж, пусть они приходят до одиннадцати часов.

— К одиннадцати часам едва успевают закончиться наши мероприятия, а к утру я уже должен сдать материал.

— Эка невидаль — к утру! Встаньте пораньше и соберитесь. Все равно с утра все магазины закрыты.

— При чем тут магазины? Мне нужно сдать материал в газету. Материал — это значит статья, заметка. Я в пресс-центре Декады.

— Вот те — заладил: пресс-центр, пресс-центр… У нас генералы останавливаются, и то после одиннадцати никого к ним не пускаем. И гостей просим уйти.

Против генералов возразить было нечего, и я вернулся в номер. Я боялся, что вредная горничная — особенно после нашей стычки — выдаст меня, если Зоя позвонит снова.

— Куда ты запропастился? — спросила Мила.

— Объяснял горничной, что я маршал, потому что даже генералам после одиннадцати не разрешается принимать гостей.

— А мы здесь про зеленоградцев разговорились. Таня их, оказывается, всех знает. Даже нашу красотку.

— Ты и Лялю знаешь? — обрадовался я, сразу забыв и о Зоиных звонках, и о ссоре с горничной. — Кстати, что-то от них ни слуху ни духу. Завтра надо будет обязательно позвонить Мартову.

— Завтра-то они, возможно, и приедут. Они перешли на пятидневку?

— Перешли. Но все равно нужно позвонить. Сдается мне, что это твоя дражайшая сестрица финтит что-то.

— Вполне вероятно… Да, кстати, ты не забыл, что завтра «Варшавская мелодия»? — неожиданно переключила тему разговора Мила. — Тебе понравился спектакль? — обратилась она к Тане.

— В общем, понравился. Только Ульянов во втором действии несколько натянут и сух. А ты как считаешь? — спросила она меня.

— Я не видел Ульянова, я упивался гортанными звуками Юлии Борисовой. Вот и истерична она подчас, и даже раздражает это подвыванье, а ха-ра-шо! За душу берет!

— Понятное дело! — подхватила Мила. — Его тревожат и волнуют Настасьи Филипповны и вообще непостижимые натуры славянских женщин.

— Уж что да, то да! Грешен… Ну а как вы завтра по поводу «Варшавской мелодии»?

— Я не могу — у матери завтра день рожденья. Если уйду в театр, кровно обижу ее, — с сожалением сказала Ада.

— А мы завтра еще созвонимся, — предложила Мила.

— Давай попробуем. Ты одна пойдешь или с Надей?

— Конечно, с Надей. Ты ведь обещал ей.

— Я — пожалуйста, я — к вашим услугам…

Посидели еще немного, поговорили, выпили кофейку и пошли на воздух. После прокуренного номера особенно приятно было ощутить ночную свежесть. Посадив Милу и Аду на такси, мы с Таней пошли прогуляться по городу.

Меня почему-то потянуло на Владимирскую горку. Мы шли, и так легко и радостно было на душе, так беззаботно и свободно, что не хотелось ни думать ни о чем, ни говорить. Мы словно попали на необитаемый остров и оттого были счастливы и целовались до самозабвения… Видели небо — и целовались, не видели — все равно целовались, смотрели на Днепр — целовались, исчезал он в зелени склона — опять целовались, не попадались нам люди — мы целовались, попадались — все равно целовались. Так наугад брели мы по бесконечным тропинкам древнего парка, поднимались на холм и сбегали вниз, шли по аллеям и углублялись в заросли… Притомившись от ходьбы, направились к беседке. Уже подходили к ней, и вдруг я вздрогнул от неожиданности: у самого обрыва, облокотясь на ограду и глядя вниз на серебрящийся Днепр, неподвижно стояла девушка в бежевом пальто, в которой я скорее угадал, чем узнал Зою… Я резко остановился и испуганно шепнул Тане, что идти туда не стоит. Она сначала не поняла, но мы уже развернулись и пошли назад.

Едва преодолев испуг, я поспешил оправдаться:

— Не будем нарушать покоя влюбленных.

Поведение мое было настолько несуразным, что Таня сразу заподозрила нечистое. Когда выходили из парка, она с усмешкой заметила:

— А ты действительно не только пылкий, как Вертер, но и изменчивый, как Дон-Жуан. Мила очень точно определила тебя.