Александр Апасов - Разгуляй

— Я — это другое дело. Мне действительно ближе более лаконичные формы… Но ведь мы говорим об украинском искусстве в целом и о направлении его сегодняшнего поиска.

— Да какой это поиск? Это переживание старого. Нужно преодолевать национальную ограниченность, а не абсолютизировать ее. — И Миша стал перебирать одного за другим украинских художников и говорить об их работах.

Зоя изредка возражала, а Мишуля полушутя-полусерьезно опрокидывал ее доводы. И тут я сообразил, что не нужно мне было заострять спор упоминанием о XII веке, потому что и без этого аргумента полемизировать с Соболевым было делом нешуточным. Вырос Миша в семье с хорошими культурными традициями. Его обширные знания пополнились живыми и непосредственными впечатлениями от увиденного в многочисленных путешествиях. Миша видел лучшие галереи мира и поэтому если говорил о каких-нибудь произведениях, то основывался на личных впечатлениях. Он отлично знал литературу, мог спорить по самым, казалось бы, узкопрофессиональным вопросам эстетики. Причем своей полемике Миша, как правило, придавал ироническую окраску. Добродушный юмор, легкое подтрунивание сродни незаурядному сатирическому дарованию художника Михаила Соболева.

Я и сам не раз попадался на его розыгрыши и был свидетелем того, как это он делает с другими. Однажды в застолье зашел разговор о живописи. Наш хороший общий знакомый Римантас, решив поддержать честь мундира, заговорил о Чюрленисе, имея самые общие представления о предмете разговора, но тем не менее убежденно повторяя расхожие прописные истины. И тут вдруг Миша обрушился на Чюрлениса. По Соболеву выходило, что это средний художник, что его цветовая гамма дилетантски бедна, что так называемая музыкальность его живописи — чисто внешняя и что она даже в первом приближении не дотягивает до музыки Чюрлениса. Перебирая конкретные работы, Миша по камешкам разнес всю ту мнимую самобытность, о которой говорил Римантас… Я не понял, в чем дело, стал резко возражать Мише, но так ничего и не доказал. Только потом я догадался, из-за чего так крепко досталось Чюрленису: Соболев решил несколько приглушить парадно-дилетантский блеск мундира, который из лучших побуждений старался натянуть на Чюрлениса наш хороший общий друг Римантас.

Подобная ситуация возникала и сейчас в разговоре с Зоей. Только здесь честь мундира подчеркивалась не наивным возвеличением, а исключительным своеобразием. И мне стало жалко эту хрупкую девочку, которая один на один сошлась с «травленым волком» Соболевым, — да еще я подлил масла в огонь, и подлил-то с кондачка и с передержкой. Ведь Зоя распрекрасненько могла возразить мне, что XII век был временем восточнославянского единства, а собственно украинская нация (язык, культура, этнические особенности и прочее) сформировалась позднее, именно этому времени и присущи черты, о которых она говорила, — в частности, та самая декоративная орнаменталистика.

Я попытался перевести разговор на другую тему. Но время от времени полемические реплики Зои и Миши, словно вспышки пламени затухающего костра, врывались в наше застолье. В одну из таких вспышек я взглянул на часы и обнаружил, что мы на грани опоздания в театр…

Вместо того чтобы прийти за сорок, мы пришли за десять минут до начала спектакля. Огромная толпа перед входом в театр на все лады варьировала тему: нет ли лишнего билетика? Окошко администратора не реагировало ни на какие сигналы, а билетерши, издерганные бесконечными просьбами, были свирепы и неприступны. Однако эмблема Декады на пиджаке, фирменные бланки газет, а также — мои на русском и Зоины на украинском языке — разъяснения дали мне возможность проникнуть в фойе. Не легче было разыскать администратора, но ни просьбы, ни документы никакого действия на него не возымели: он безапелляционно и категорично заявил, что за пропусками нужно было прийти за сорок минут. Я бросился на поиски замдиректора. Но их в театре оказалось два, и сначала — по закону падающего бутерброда — попал, конечно, на другого, а когда разыскал того, с кем разговаривал утром, он, разведя руками, подтвердил, что ему действительно звонили из газеты, но помочь он уже ничем не может: поздно… Я показал ему просьбы о содействии двух других газет, на что он вполне резонно возразил, что не совсем удобно, когда один человек пишет об одном и том же в разные газеты, — вот так, мол, и создаются единодушно хвалебные или ругательные отзывы. На этот упрек замдиректора у меня экспромтом возник совершенно потрясающий аргумент. Я сказал, что представляю пресс-центр Декады и поэтому все задания газет идут через меня и на мое имя, а я уже координирую их среди репортеров. Вот, например, о сегодняшнем спектакле вместе со мной будут писать аккредитованные на Декаде сотрудники «Советской России» и «Советской культуры». Поэтому мне и нужно четыре билета, — мой материал, как я уже говорил, строится на диалоге. Замысловатое объяснение, авторитет центральных газет, сотрудники которых ожидают пропусков, и я, представитель пресс-центра, — все это поколебало непреклонность замдиректора, и он выписал три пропуска. «Сюжетный ход с диалогом пусть останется на моей совести», — сказал он. Но и это я считал большой победой.

Предупредив билетершу, что сейчас вернусь, я вышел в вестибюль. Давали уже третий звонок. Мила и Надя, отчаявшись попасть на спектакль, собирались уходить: они решили, что у меня очередное ЧП и я не пришел. Уведомив Милу, что она из «Советской культуры», а Надя — из «Советской России», мы разыскали Зою, и я познакомил девушек. Прошли мы благополучно, но хитрый замдиректора поджидал нас в фойе. Заподозрив нечистое, он многозначительно покачал головой, но находчивая Надя, сориентировавшись, быстро восстановила мое алиби.

— Медведева — «Советская Россия», — сказала она и протянула замдиректору руку.

— Людмила Мирандо — «Советская культура», — чуть смутившись, представилась Мила.

— А вот мой не воображаемый, а вполне реальный оппонент, — с улыбкой указал я на Зою.

— Очень приятно иметь дело с таким оппонентом. Ну, милости прошу! Пойдемте, я вас устрою.

На Милу Зоя произвела хорошее впечатление. «Умненькая девочка», — шепнула она мне, выходя из театра.

Потом мы шли по улице и обсуждали спектакль.

— Ну вот, — подытожил я, — теперь все высказались, и я имею возможность сделать материал, основанный на четырех мнениях. Жаль только, что они такие единодушные.

— Э, брось, Ланской, — засмеялась Надя. — Выбрал себе оппонента, и полемизируйте между собой. А нам для своих газет нужно писать статьи.

— А правда, девочки! Почему бы вам не черкануть по статейке? Самые общие впечатления. И мне жизнь облегчите… Хотя бы за мое усердие.