Александр Апасов - Разгуляй

Три с лишним года любовался я этой красавицей, но не мог, не смел подойти. Между тем, как выяснилось потом, она едва ли не с первого взгляда поняла, что я у нее в сетях, и ждала только случая, чтобы извлечь меня на сушу. Но такой ситуации никак не получалось, потому что чаще всего я бывал на факультете в окружении девчонок. Сначала мы выступали неразлучной троицей с Женей и Светой, а потом, когда окончательно назрел разрыв с Женей, я стал появляться на филфаке в иных, чаще всего случайных сочетаниях… Лена почувствовала в этом приближение нашей встречи. Но я и в мыслях не мог представить, к чему все это идет, и продолжал любоваться ею издалека.

В зимнюю сессию, сдав последний экзамен, пришедшийся как раз на Татьянин день — на 25 января, мы с ребятами традиционно отметили его «на Марсе». Пробыв там ровно столько, сколько нужно для того, чтобы быть веселыми и еще раз почувствовать всю прелесть студенческой беззаботности, мы разошлись кто куда. Делать было нечего, и я отправился на факультет, где хорошее настроение всегда могло найти широчайшие возможности для полной реализации.

Поднялся на лестничную площадку четвертого этажа, которая всегда, особенно в зимнее время, считалась филиалом психодрома и на которой обычно гнездились все лодыри и бездельники филфака. В густом табачном дыму, нависавшем здесь словно лондонский туман, я встретил как раз тех, с кем было хорошо и весело. Поразглагольствовав с полчаса, я вдруг заметил, что на площадку вышел «Восемнадцатый век» — так я условно окрестил Лену, пока мы не были знакомы. «Восемнадцатый век» прошел мимо нас и направился к лестнице. А минуту спустя вслед за «Веком» направил свои стопы я. Что-то подтолкнуло меня: «Иди!» На втором этаже мы поравнялись и несколько ступеней шли, будто бы не замечая друг друга. Но тут я почувствовал, что «Век» приравнивает свои шаги к моим. Все заклокотало во мне. Нужно было скорее начать разговор.

— Ну что, отстрелялись? — как бы между прочим, с напускной бравадой бросил я.

— Нет, сегодня была консультация, завтра сдаем последний.

— Что же это вы промахнулись с Татьяниным днем?

— А когда Татьянин день?

— Сегодня!.. Грех, девушка, забывать календарные университетские даты.

— Я очень уважаю людей, которые знают и чтут старые традиции. Всегда мечтала встретить человека, который объяснил бы мне все это.

У меня гулко-гулко заколотилось сердце. Но как ответить на такой сногсшибательный реверанс? Быстро овладев собой, я решил немного пошутить:

— Уж кому-кому, а вам просто невозможно, по-моему, не знать всего этого.

— Почему?

— Потому что вы будто бы вышли из восемнадцатого века.

— Как это?

— Вид у вас такой. Я условно для себя окрестил вас «Восемнадцатым веком».

— Ой, а я все время представляю вас вышедшим из девятнадцатого века! Правда… Вы очень похожи.

Я возликовал: значит, она и раньше обращала на меня внимание!..

— Ну вот и встретились два века — восемнадцатый и девятнадцатый, — засмеялся я. — Встретились в двадцатом, А теперь будем знакомы…

— Меня зовут Леной.

— А меня — Лёней.

— Ой, опять совпадение! — радостно воскликнула Лена.

Мы стояли перед университетской решеткой на Моховой… А вокруг царила такая фантастическая зима, что не помрачиться разуму было просто невозможно, так же как невозможно было не влюбиться. А если учесть, что в нас обоих уже давно таилось это чувство, то в такой ошеломляюще прекрасный вечер оно не могло не прорваться наружу. Я никогда в жизни не видел столь обильного снегопада. Исполинский непроницаемый белый занавес, соединив небо и землю, скрыл все вокруг. Огромные мохнатые хлопья снега плавно вальсировали в треугольниках света, струящегося из-под фонарей, и, прежде чем опуститься на землю и обрести вечный покой, легко и беззаботно кружились в своем последнем танце, искрясь трепетными и ослепительно звонкими блестками. Вся Москва светилась от такого обилия снега, что ровным покровом лежал на тротуарах и мостовых, повисал шапками на густых кудрявых ветвях университетских лил и деревьях Александровского сада, сверкал на крыше приземистого Манежа и стройных шатрах кремлевских башен, облепил зубчатые стены Кремля и все, все вокруг. Куда ни глянешь, все белым-бело. И люди, идущие по улице, и транспорт, проносящийся по просторной, похожей на заснеженное поле Манежной площади, — все освежено праздничным, сверкающим и чистым снегом… Это было то короткое мгновение, когда природа противоборствует всему, что стремится превратить девственно чистое покрывало земли в грязную изнемогающую жижу, растаптываемую бесчисленными ногами прохожих и размалываемую ребристыми жерновами автомобильных шин.

В ту пору, когда мы вышли из университета, сила была еще на стороне природы, и оттого снег блистал так победоносно, что даже ночное московское небо казалось каким-то воссиянным от этого невесть откуда взявшегося щедрого снегопада. За разговорами незаметно подошли к метро «Калининская». Лена поднялась на ступеньку и остановилась.

— Мне сюда, — сказала она, глядя на меня сверкающими, радостными глазами.

Это был не взгляд, а фосфорическое сияние, вобравшее в себя все счастье нашей встречи и излучавшее несказанную радость желания. А у меня от этого взгляда кружилась голова… Нужно было что-то предпринимать — предложить погулять, проводить до дому или, наконец, распрощаться. Мы стояли на грани расставания, но поверить в него было просто немыслимо. Меня цепко держал гипноз Лениного взгляда, в котором, казалось, сияла вся Вселенная — с этим фантастическим снегопадом и разлившимся вокруг ласкающим серебристым светом, с ошеломляющей неожиданностью сегодняшней встречи, обрушившейся на нас подобно этой ослепительной снежной лавине… Наша предпрощальная пауза затянулась, и Лена, не дождавшись от меня ни слова, решила взять инициативу в свои руки.

— Все сегодня так прекрасно, что даже не хочется идти в метро, — сказала она и сверкнула глазами.

— Действительно, может, погуляем, а? — только и смог выговорить я.

— С удовольствием! Мне так приятно быть с вами…

С тех пор как первокурсником я увидел Лену, мне даже не мечталось услышать от нее такое. И вот в этот фантастически прекрасный вечер Татьянина праздника словно ожила сказка. Мы бродили среди тихих арбатских переулков, и мир открывался нам заново… И так уж получилось, что весь этот вечер с нами был Пушкин. Может быть, мемориальная доска на здании свела нас с ним, может — обилие снега, но Лена стала читать пушкинские стихи. Она великолепно понимала и чувствовала Пушкина — искрометного, трепетного и живого. Лена читала взахлеб — а моему счастью не было предела. Я пьянел от радости, тупел от восторга и бессвязно поддакивал и мычал всякую бессмыслицу. В своей увлеченности мы даже не заметили, как резвый колючий морозец, играючи, подкрался к нам. Стало зябко, и мы решили зайти в кафе-мороженое «Арбат». Это был первый и самый милый приют в нашей полугодовой эпопее… Все в тот вечер было замечательно: и мы еще были на «вы», и мы не могли насмотреться друг на друга, и мы еще не могли выговориться — и мы еще ничего не могли. Это был первый триумф нашего безумства.