Александр Апасов - Разгуляй

Выйдя из кафе, снова долго-долго бродили бесконечными арбатскими переулками. Тогда их было значительно больше, чем теперь, потому что строительство Нового Арбата только еще начиналось. И мы, два века — XVIII и XIX, волею колдовской прихотливой судьбы оказавшиеся в этом сказочном мире, чувствовали себя здесь в своей стихии. Ничто не нарушало наших фантазий. И даже такие неумолимые атрибуты современности, как замершие у панелей автомобили, были чудесным образом скрыты от нас огромными снежными сугробами. Мы путешествовали по сказке, по таинственным лабиринтам древнего города, фантазировали чудесные истории, вызывали тени его великих обитателей… Теперь я был окончательно убежден, что Лена — это подлинное и самое совершенное воплощение XVIII века со всеми знаменитыми ритуалами куртуазности и очаровательной прелести, что я призван служить ей и поклоняться… Именно тогда снова вспомнил я свою давно забытую рыцарскую триаду. И именно тогда решил для себя, что должен, непременно должен стать рыцарем этой прекрасной куртуазной дамы…

После сессии у меня осталось три свободных дня, сэкономленных от учебного отпуска. Кроме того, я утаил от мамы двести восемьдесят рублей за изготовление эскизов к плакатам для Бюро новой техники, где я подрабатывал в то время. Я рассчитывал провести эти три дня, не стесняя себя деньгами, а остатки отдать домой. Еще в «Марсе» мы сговорились с ребятами на завтра фундаментально отметить окончание сессии. Обычно собирались у Славина или Правдиной, но в связи с тем, что определенного плана у нас не было, решили встретиться у университета часов в шесть, а там видно будет… Все вроде бы шло своим чередом, но вчерашний вечер спутал все карты, а потому дома не сиделось…

Я всегда любил, да и сейчас люблю произвольно выбранные московские маршруты. Москва в таких путешествиях представляется мне таинственным государством, различные земли которого имеют свои законы, свою географию, свою историю.

Столбовая дорога в моем государстве проходила от Разгуляя к Манежной площади и соответственно делила его на два фланга-материка: Вотчина и Земство — или в географическом переосмыслении нечто вроде Европы и Азии. Поэтому мое государство, как и Россия, было двуединым. К Вотчине относились земли, что были ограничены когда-то Китайгородской стеной, — от Арсенальной башни через Театральную, Новую и Старую площади к Кремлевской набережной. Сюда же примыкали Зарядье и Замоскворечье с Пятницкой, Ордынкой, Полянкой, Якиманкой — словом, от Солянки до Шаболовки. Земство было значительно обширней. Оно включало район Бульварного кольца от Яузских ворот к Покровским, Сретенским, Петровским, Никитским, Арбатским — вплоть до Замоскворечья, где материки соединялись. К Вотчине относились также земли, лежащие между Садовым кольцом и Бульварным, — такие, как район Харитонов, окрестности Собачьей площадки, переулочная чересполосица Покровки, Остоженки… Были отдаленные, но привилегированные колонии — такие, как Сокольники, Измайлово, Преображенка.

Само собой разумеется, что столицей моего государства была Манежная площадь. Отсюда я начинал свои обходы-путешествия. Сначала я посещал заповедные земли, находящиеся в вассальной зависимости от Манежа, — такие, как Охотный ряд, Моховая, Волхонка. Затем отправлялся в Республику Арбат, числившуюся на положении Новгорода Великого в древнем русском государстве. Потом навещал тороватое Замоскворечье, либо разудалое Зарядье, либо Пречистенское княжество, либо Якиманское ханство, либо Бронную автономию, либо шел куда-нибудь в неизведанные края.

Но была в моем государстве еще одна область, наделенная чрезвычайным суверенитетом. По отношению к ней я никак не мог подобрать форму внутреннего устройства, потому что даже республика казалась в данном случае слишком уж обыденной. И я придумал для нее особый статус Вольницы — Вольница Разгуляй. Такой приоритет земля получила, во-первых, из-за названия, во-вторых, в силу родственного ко мне отношения и, в-третьих, из-за тех традиций, которые сложились здесь в седой древности. Еще в далекие давние времена заморский гость оставил в своих записках о Москве такие строки: «За Земляным валом на перекрестье дорог в Красное село и Добрую слободу (то есть на Красносельскую улицу и в Доброслободский переулок) есть в Москве зело злачное место, обильное кабаками и кружалами. Русские любят отводить душу за городом…» Знаменитое, видать, было место — раздольное, коль со всей столицы, с посадов, с дальних и ближних слобод собирался сюда после непосильных трудов подневольный люд московский, — собирался, чтобы отвести душу, чтобы излить свои беды-печали.

Земляной вал — или теперешнее Садовое кольцо — был в те времена последней гранью нашей столицы. Дальше шли слободы, за ними — села и деревеньки подмосковные, а там уж рукой подать до знаменитого Владимирского тракта. Издревле исхожена Владимирка. Крестным ходом проторена, ратниками промерена, голытьбой оплакана, колодниками проклята… Издревле сходятся пути московские на старой Владимирской дорожке…

В день Покрова ударит в большой колокол Иван Великий — и отзовутся ему в ответ все сорок сороков московских. А из златоверхого Успенского собора уже выносят чудотворную икону Владимирской Божией Матери. На родину, во Владимир-град, крестным ходом отправляется Заступница. Отслужат ей молебны на Соборной да еще на Ивановской площадях, да у Чудова, да у Спасского монастырей… А там уж переливчатым звоном встречает Чудотворную Ильинка улица. Здесь, у первых посадских ворот, близ храма святого пророка Илии, еще молебен. А дальше по всей Маросейке-улице — посчитай, что церквей, что приходов — и всюду молебствия аж до самых до Покровских ворот. А уж у праздника, у престольного собора Покрова Пресвятой Богородицы, заглавная служба… Несут Чудотворную люди знатные да именитые, а следом, что хватает глаз, смерд да иной черный люд по осенним промозглым колдобинам вприпрыжку поспешает. Сколько его соберется у последней грани московской — у Земляного вала. Тут прощается Москва с матушкой-заступницей. Горько прощается, с болью, со слезами — удастся ли свидеться вдругорядь? Что за год воды-то утечет… Будем ли живы? Молись, проси о помощи матушку-заступницу милосердную…

А за валом, на взгорке, у ближнего горохового поля ушлые басманники повелением государя и великого князя Московского уже закладывают на месте прощального торжественного молебствия дивную церковь Сретения иконы Владимирской Божией Матери со пределами во имя святого великомученика Никиты и Рождества Иоанна Предтечи… Да хранит Господь Бог и святые угодники исконно русское хлебопашеское ремесло. Был бы хлебушко-батюшка на Руси, а там и любое лихо не страшно. Да будет мир и благодать в Басманной слободе.