Александр Апасов - Разгуляй

А тени все бегут навстречу, бегут… Вот лавка табачного фабриканта Бостонджогло — до сих пор сквозь бесчисленные побелки проступают на стенах названия диковинных для матушки-Москвы колониальных товаров… Узкий ход ныряет в грязноватый дворик, в котором укрылся, словно стыдясь своей замурзанной бесхозности, некогда изящный, отмеченный безупречным вкусом особнячок… И тут же начинается каменная, увенчанная античными слепками ограда другой усадьбы. Бог весть кто здесь жил, но последнего ее временного постояльца помнит даже наше поколение: сюда с эскортом (правда, не почетным, а конвойным) был доставлен из-под Сталинграда фельдмаршал фон Паулюс… И такое помнит наша история.

А вот эти два дома никак не могли предугадать своего будущего — оттого и вылезли в полной растерянности чуть ли не на середину тротуара. Эх, кабы знать, что станется с тобой этак века через три-четыре-пять, небось по-другому заговорил бы. Однако в отношении дальних планов у нас как-то не всегда сходятся концы с концами… Не учли, не рассчитали. А теперь вот — стой по-старому, как мать поставила. Да и не очень-то потревожишь таких почтенных старожилов: один из них — Дом грозного «верховника» князя Голицына — XVIII века рождения (ох уж этот «XVIII век»!), а другой — Путевой дворец Василия III, отца грозного царя Ивана, — на два с лишним века постарше… Сложенный из белокаменных квадров метровой толщины, залитый свинцом по швам и в перекрытиях, пятый век верой и правдой служит он людям. Чего-чего не повидал он за эти столетия!.. Вот оттого-то — из уважения! — и приходится нынче приубавлять пыл нашему шустрому современнику-автомобилю при встрече с этим почтенным старцем. Насупленными оконцами смотрит он напротив, в Гороховский переулок, и хоть насупился, но наверняка любуется своим красавцем правнуком — Демидовским дворцом с его знаменитыми Золотыми покоями. А рядом с этим дивным строением Казакова — скромный, невзрачный флигелек: здесь у своей сестры, жившей в казенной квартире Межевого института, останавливался Федор Михайлович Достоевский. А вон там подальше…

Ну хватит — позвольте откланяться, свидимся как-нибудь в другой раз. А сейчас мне пора, мне давно уже пора… Тут я прибавил скорости, на бегу раскланиваясь со своими старыми знакомыми, и, вскочив в троллейбус, помчался к Манежу.

Перед университетом царила непривычная тишина: курортный сезон отшумел, и психодром, укрывшись белым снежным одеялом, отдыхал от осеннего гвалта, поджидая говорливую весну. На факультет не пошел умышленно — решил выдержать характер и до условленного часа только мечтать о Лене. Постоял на распутье и — от греха подальше — отправился в Кремль. Там тоже было тихо и спокойно — не то что летом. Побродил по соборам, по привычке взглянул на окно Верхоспасской церкви, откуда, по преданию, выбросился Димитрий Самозванец, и направился к трофейным пушкам… Это тоже был мой старый, много раз исхоженный маршрут. Очень люблю я бродить по Кремлю. Все уж вроде высмотрел и вызнал в нем настолько, что хоть экскурсии води, а каждый раз прихожу и открываю что-то новое или переосмысливаю известное. Словно бездонность какая-то, за восемь веков накопленная, скрыта здесь. Вот и в этот раз Кремль еще чуточку приоткрыл себя.

С Соборной площади направился я на Сенатскую и, проходя под аркой храма Двенадцати апостолов, заметил протоптанную в снегу тропинку, ведущую налево. По ней прошел к крыльцу Патриарших палат, а там над тремя-четырьмя ступеньками виднелась чуть приоткрытая дверь и табличка «Прохода нет». Таких в Кремле можно встретить сколько угодно, но эта почему-то задержала мое внимание, и вопреки надписи поднялся я по ступенькам. Дальше идти не решился, но и уходить не хотелось. И действительно, чутье не обмануло. Вскоре появился какой-то сотрудник и спросил, что привлекло меня здесь. Я ответил, что зашел случайно, но в свою очередь поинтересовался, что представляют собой сейчас Патриаршие палаты… Завязался разговор, завершившийся для меня интересной экскурсией. Часть помещений была уже отреставрирована, и даже устроены экспозиции. Мой собеседник оказался научным сотрудником, занимающимся реставрацией палат.

Посещение Кремля показалось мне добрым предзнаменованием. С этим радостным предчувствием направился я через Спасские ворота на Красную площадь, а оттуда — в Зарядье и еще некоторое время бродил по его «косым» и «кривым» переулкам… И вдруг поймал себя на том, что какая-то суетность одолевает меня сегодня в этих милых сердцу местах: подходил к одному памятнику и тут же спешил перейти к следующему, словно хотел скорее закончить свое путешествие. Понимал, что еще есть время, и все-таки торопился…

Из головы не выходила навязчивая мысль, каким сюрпризом будет в нашей компании Лена. Вдруг я подумал, что традиционная в нашем обиходе «сладка водочка», главным патриотом которой являлся я сам, не совсем уместна в присутствии Лены, а потому нужно попытаться достать где-то коньяка, — вот наши-то удивятся!.. Новая мысль пришлась мне по вкусу, и я тут же приступил к ее воплощению. Надо сказать, что коньяк в те годы был дешевым, а потому и дефицитным. Однако здесь же, неподалеку, на улице Разина, находился совсем невзрачный с виду магазин с мало что говорящим названием «Продукты». Там при желании почти всегда можно было достать коньяк. В тот день мне ужасно везло, и желанный напиток оказался даже в свободной продаже. Пробив в кассе 8.24 и еще 70 копеек, я подошел к прилавку.

— Два коньяка и пару лимонов.

Позади раздался одиноко звучащий голос:

— Вот чудаки, вкуса не знают: коньяк заедать лимоном?

Я обернулся. Мою покупку комментировал седой, но довольно бодрый на вид мужчина в железнодорожной форме.

— Традиционно, — отозвался я.

— Традиция-то глупая, — продолжал тот. — Придумана слабоумным государем российским Николаем Последним.

— Слабоумный, а штуку мудрую придумал. Привилось…

— Дурные примеры заразительны… Благороднейший из напитков заедать таким резким продуктом, как лимон?! Тут нейтральные фрукты нужны, виноград…

— Ничего, лимончик — дело привычное! — заключил я, не желая сдаваться, но в то же время пораженный замечанием, видимо, большого знатока и ценителя «благороднейшего напитка».

По дороге в университет я решил, что сначала не покажу ребятам лимоны, а когда кто-нибудь заикнется о них, блесну эрудицией… На Моховой догнал Гришу Славина.

— Салют! — крикнул я. — Ну, что мы сегодня имеем?

— Сейчас что-нибудь придумаем, — сдержанно ответил он.

— А что такое?

— Да вроде негде собраться… Пришла телеграмма, что сегодня приезжает отец… А Ирка — в расстроенных чувствах и вообще отказалась прийти. Там опять размолвка.