Владимир Глушаков - Цветение калины

— Чего ж не поехали? Кому ж и ездить в самом деле, как не вам? — с ходу, правда, пока всего на пол-оборота завелся Иван. — От курей боитесь оторваться?

— Вот не знаю, сынок… Кто всю жизнь ездил на ети отдыхи, тому, видно, и на старости проще от етих самых курей отрываться. Ты только не думай, что мы на глубинке совсем уже темные-забитые… Загорелся один раз я отвезти ее в ети самые Трускавцы — недалеко от нас, километров, может, каких двести с гаком. Уже и путевка была на руках. Что ты думаешь? На гвалт не захотела! Я там одна в чужих людях совсем заболею… А тут, на своем огороде, мне кажется, грядка — мягкая постелька, всякий колышек — опора, каждая былочка — родня близкая. До сварки дело дошло, а потом и я одумался: срослися мы с етим лапиком земли, что называется Видибором, да так, что ежели вскорости уйдем, чего-то уж ей, земельке нашей, не будет доставать: родить-то, может, ее и заставят, но безо всякой охоты она будет ето делать… Ну да что я в самом деле отпевальную завел?! — весело встряхнулся Трофим Тимофеевич, заметив, что дочь с благоговейным выражением на лице жадно ловит каждое его слово. — И что вообще о нас толковать? Мы, как старые деркачи под порогом, — нам износу не будет. Вы бы о себе лучше… — Трофим Тимофеевич окинул взглядом комнату, будто кого-то в ней не доставало, и все сразу вспомнили о Сергее, забеспокоились вслух, почему его долго нет.

— Суббота по графику нерабочая… — неуверенно заметила Тамара и вопросительно взглянула на брата.

— Может, мастер попросил выйти на сверхурочные? Выходной вдвойне оплачивается…

— А Розку тоже на сверхурочные отправил? — на лице Тамары застыло насмешливо-удивленное, сдобренное лукавинкой выражение.

— От дает! Отпустил… — усмехнулся Иван. — У них там свой график работы, так что на выходные самая нагрузка припадает.

— А-а, — вздохнула Тамара и выглянула в окно. — Не видно. Картошка на столе остынет… Садитесь пока без него! Батя? Ваня?..

В этот момент в прихожей дважды — резко и требовательно — прострочил звонок.

— Он! — метнулась открывать Тамара.

— Выберу как-нибудь свободное время — поменяю эту сирену на музыкальный звонок. В магазине свободно лежат… — словно оправдываясь перед отцом, проговорил Иван, но глуховатый Трофим Тимофеевич молча отреагировал на его проявление участливости к сестре.

— Здравствуйте… — растерянно отступила хозяйка от порога, пропуская вперед Сергея и Веру.

— Вот, не хотела идти — чуть не за руку притянул, — через плечо бросил сестре младший вместо приветствия. Затем ловко набросил на вешалку полушубок, помог раздеться Вере, за руку подвел ее к Тамаре. — Сейчас же помиритесь, чтоб я видел! Тома, ты как старшая — первая подай руку… Ну? А то я зараз же уйду!

Всего на какую-то секунду перекрестились взгляды Веры и Тамары, но этого оказалось достаточно, чтобы между ними была достигнута неизбежная в подобных случаях женская солидарность.

— Ну-т, дурной! Вы только поглядите на него, а? — заглядывая Вере в глаза, Тамара ткнула пальцем в сторону брата и пожала плечами. — Чего удумал — мирить, а?.. Кого — мирить? Да разве ж мы когда-нибудь ссорились?

— И я говорю: к чему этот маскарад? Ой-ой… — услышав на кухне голоса, зажала ладонью рот и, испуганно озираясь то на Сергея, то на Тамару, всполошилась Вера. — Да у вас гости! Бессовестный! — бросила полушепотом запоздалый упрек Сергею. — Я, пожалуй, пойду… Неудобно.

Да хороша бы оказалась Тамара, сразу так и отпустив гостью! Слов понапрасну не теряя, за руку ее — и на кухню.

— Знакомьтесь: Вера. Моя подруга… — Она не решилась сказать «невеста нашего Сергея», хотя фраза эта и вертелась у нее на языке.

— Что-то я не пойму ее… — задержав руку Веры в своей — большой и кряжистой, — Трофим Тимофеевич лукаво прищурился на дочь. — В письме написала, что сбежал из дому, связался с конпанией и уже чуть ли не в КПЗ сидит, а тут, — он опять перевел взгляд на Веру, — дело посурьезнее?.. Ох, хитрецы! — Прижмуренные глаза старика Дубровного глядели на Веру с легким удивлением, словно пытались проникнуть в самую душу, — Случайно не из наших местов?

— Из Островецкого района.

— А родители твои живы, девонька?

— Папка умер три года назад, а мама жива.

— Там же и живеть?

— Там же. В Хотомле.

— Ну, знаю…

— Всё выяснили? Давайте за стол! — Хозяйка властно взмахнула половником. — Поостыло все за вашими разговорами…

— Верно, сестра: от говорки — хлеб горький, — поддержал ее Иван, утверждаясь за столом. Он повертел в руке крошечную рюмку. — Где только такие доставала? Из набора, что ль?

— Ага, из набора. Чешский хрусталь. Не так давно завела знакомую в промтоварном…

— Да-а, — словно продолжая мысль о дефицитных рюмках, подключился в разговор Трофим Тимофеевич, — а я вчера, допрежде чем с вокзала добираться к вам, по магазинам размял ноги. Держу наготове на всякий пожарный красную книжечку в кармане — вдруг нарвусь на дефицит какой? Поднесу гостинец дочке с внуком… А нарвался не в городе, а в доме — все на столе: сухая колбаса, красная рыба, икра даже, мясо, еще мясо…

— Это балык, батя.

— Ну, балык… Какая разница? Хорошо живете, ребятки. — Он по очереди оглянул своих детей.

— Раньше, когда мой охламон все тащил из дому на барахолку, я, бывало, на молоко копеек не наскребу. А когда не из дома, а в дом — почему ж не жить?! У меня и деньги завелися, и душа всегда на месте…

Трофим Тимофеевич задержал взгляд на младшем.

— А ты чего ж невеселый, сынок?

— А у него не лежит душа ко всяким там дефицитам… Он их презирает, — заметила Тамара, ковырнув в себе незатянувшуюся обиду на братца. — Он у нас гордый! Вот не помню, у какого писателя — в школе проходили — там герой все пострадать хотел? Старуху со служанкой, чтоб спасти человечество, топором пристукнул. А-а, темнота! Жалко, Розки нет — та бы просветила вас… Так вот еще охотник пострадать!

Трофим Тимофеевич, перехватив шаловливый взгляд дочери, неодобрительно покачал головой, тут же доверительно подмигнул большеглазой девушке напротив, которая, похоже, побледнела от последних слов Тамары.

«Вот бабья отро́да, — подумал с горечью старик о дочери. — Сама, считай, свернула голову на мужиках, своего добилась и досыта нахлебалась «сладкой» жизни, а все равно не может утерпеть, чтобы другому, такому же, как сама, палку в колеса не вставить! Я, допустим, ету девчушку первый раз вижу, а вот же чувствую, что Тамарка к ней не права, так и норовит уесть… Может, самой легче, когда другому рядом больно? Выходит, что так». Сделал, однако, вид, что ничего не заметил, по-своему, с лукавой усмешкой, запрятанной в кустистых бровях, взялся толковать уход Сергея в общежитие:

— Да ведь это кому что милей. Ты же помнишь, дочка, как твои погодки браты Джаны, Адам и Гришка, из армии верталися?