Арсений Ларионов - Лидина гарь

— Теперь, Юрья, наступил смертный час. — Марфа цепко прижала меня к себе. — Держи душу в теле…

В тот же момент налетел ветер такой угрожающей силы, что совсем рядом раздался трескучий взрыв и могучее дерево с жутким стоном пало на землю. За ним — другое, третье. Наши ели надрывно скрипели и гнулись вершинами, а ствол гудел, с трудом выдерживая напряжение. Стихия бушевала со злым остервенением. Казалось, нигде и никому нет спасения от этого бешеного, всепроникающего шквального ветра.

— А мерин где? — простонал я, пытаясь вырваться из рук Марфы.

— Стоит рядом твой мерин, в такую минуту возле людей ему спасение, — она говорила мне в самое ухо, а слова звучали будто издалека, — никуда не уйдет.

Несколько минут длилось тягостное ожидание, шквал ревел, не ослабевая и наводя ужас. Внутри меня все напряглось, я думал, что этому не будет конца. Нервное оцепенение сковывало руки и ноги, боль давила на грудь. Не было только страха, мне казалось, что кто-то испытывает меня и настойчиво гонит этот ужас над головой. Вдруг мимо нас со свистом пролетела огромная сосна, вырванная с корнями, и упала рядом с мерином. Он жалобно заржал, забил копытами, призывая на помощь. Марфа кинулась к нему, но не успела сделать и двух шагов в сторону, как шквал подхватил ее и отбросил обратно к дрогам. Тогда она на четвереньках быстро перебежала к соседней ели, а оттуда уже к ели, где стоял мерин. Мерин перестал кричать, а Марфа так же на четвереньках вернулась ко мне под дроги.

Может, минут через двадцать — тридцать, которые показались мне долгой-долгой вечностью, шквал так же неожиданно улетел, как и вспыхнул. А скоро прекратился и ливень. Я вышел из-под навеса и был потрясен, увидев повсюду огромные деревья, вырванные с корнями и брошенные поперек дороги.

— П-по-побушевала матушка-стихия, взяла волю. — Марфа выкатила дроги и вывела мерина. — Юрья, разводи снова костер, а я к реке спущусь, п-по-по-гляжу, п-п-переплывем ли…

Костер наш разнесло при первых же порывах шквала, я оглядел все кругом, но ни одного живого уголка не сыскал, стал вновь собирать сухие ветки, добро их теперь было предостаточно — ветер ободрал сушняк на деревьях. Картина в лесу была еще более страшная, чем на дороге. Буквально просека легла по направлению, где прошел шквал. Оказалось, что нас он задел краем, пройдя чуть левее. Невозможно было себе представить, что было бы, если бы он захватил наши ели. Они, наверное, тоже лежали бы поверженными.

Марфа ходила долго, я уже стал беспокоиться, не случилось ли что, как она вынырнула из-под придорожного кустарника.

— П-по-посидеть надо, вода ревет, брод размыла, на п-пе-перекате нижнем свищет, утонем еще разом…

Она торопливо объясняла мне, а сама принялась выбивать огонь. Он вспыхнул тоненьким, хилым язычком и медленно пополз по бересте. Она сунула его в сушняк. Не обращая на меня внимания, скинула длиннополую рубаху, изодранную по подолу в лоскутки, нагая бросилась к дрогам, отыскала сарафан, нижнюю рубаху. Тут же у дрог, не прячась, оделась. И вернулась к костру. Пламя разошлось, и дыхнуло теплом. Она кинула возле ели попону, села и потянула меня к себе, усадив поудобнее рядом. Мы оба молчали, приходя потихоньку в себя. Я был потрясен всем случившемся, такую страшноту в природе я видел впервые. Она это чувствовала и не тревожила словами. Не знаю, сколько прошло времени. Тело мое онемело, одеревенело, голова разламывалась от боли.

— Хлебца хочешь? — спросила она и сунула мне пахучий кусочек ржаного домашнего хлеба, подогретого на огне.

Я попытался его пожевать, но корка застревала в горле.

— Тяжело, п-паренек, тебе далось, тяжело. Маловат ты еще, страхи земные у тебя впереди, за жизнь-то вон не боишься, в самую страшноту п-про мерина п-по-помнишь. А что с ним сдеется?!

Я почувствовал, что говорила она это не для меня одного, видно, и сама переволновалась и теперь пыталась в словах обрести покой.

— Вы что, знали, что будет такая буря-ураган?

— Ожидала, — спокойно ответила она.

— Зачем же тогда в дорогу тронулись, — недоумевал я.

— Думала, он стороной обойдет, а он, ляд эдакий, вишь, волю взял, п-п-прямо на нас. Я как увидела тебя п-п-под елью, душа моя заныла… Все ж он немножко отвернул, взял чуть левее, ляд эдакий, а так п-п-пропали бы под этими елями, свернул бы он их с корнем.

— Так зачем вы пошли в дорогу? — повторил я.

— Брат двоюродный только с войны п-пэ-пришел и п-по-помер в Усть-Низемье, дорогой мне сродственник, а кто его отпоет, кто оплачет, кто слезой омоет в п-по-последний раз?! Нынче к смертям п-п-привыкли, война всему научила и сердце у людей вынула, сколько лет п-пройдет, п-пэ-пока оно вновь огнем зайдется, и жалость, и утешение, и сочувствие, и глубокая п-пэ-печаль одинаково близки будут. Эх, голубеюшко, сколько еще жестокости ждет нас. На твои-то п-пэ-плечи больше п-пэ-падет, готовься… Укрепляй душу, ей страдать…

Она говорила и говорила, все наставительно, все по уму ладно и рассудительно, но к чему она клонила, что внушить мне хотела, я так и не мог понять. И, улучив момент, сказал ей об этом. Она внимательно посмотрела на меня, погладила шершавой, в вздутых бугорках ладонью по голове и рассмеялась.

— Жалко, Юрья, что я уже старуха, сил душевных у меня маловато, а то бы взяла тебя в ученики, за все годы не встречала я юной, п-пытливой души, так расположенной к п-пэ-правде, добру… Но п-пэ-побробую. Не каждому дано чувствовать, как Земля летит в этом великом и бездонном п-пэ-пэ-пространстве. А я чувствую всем телом, как солнце тянет ее к себе и держит в крепких руках, чувствую эту силищу, особенно вот сейчас, летом, когда солнце совсем близко от Земли. Чувствую, как эта сила нервы мои п-п-питает, п-п-по жилам расходится…

— Как же так может быть?

— Иногда я закрою глаза, где-нибудь в лесу, в п-п-поле, когда одна, и вижу среди бела дня звездное небо, дальние миры, неземные корабли, что летают вокруг нас. Вот пойдем в деревне к Васькиному лбу, п-п-покажу тебе…

— Это камень на угоре, за нашим домом?

— То не камень, а п-пэ-посланец с неба…

— Что, метеорит? — удивился я.

— Их на небе много, там нет богов, как думают христиане, там летают маленькие и большие Земли. Их много… Скоро люди, ты доживешь до тех дней, п-пэ-полетят на небо и увидят, что богов нет, но их могут там встретить такие же люди, как они сами…

— Что же это за люди?

— То мне неведомо, но отец незадолго до смерти говорил, что там земельских людей ждать будут тоже люди, а не боги всесильные. Боги — это выдумка человечья.

— Ваш отец, колдун Кычин, которого в гробу Тимоха уронил? Так он же злодей, вон как Тимоху наказал. А за что?!

— Тимоха, ляд эдакий, все п-п-придумал, а народ п-по-по глупости п-пэ-повторяет, — нервно и резко ответила она.