Арсений Ларионов - Лидина гарь

Он снова прикорнул калачиком у костра, вслушиваясь в пролетающий высоко над головой голос леса, в далекий гул земли, неясный, но по-ночному тревожный, вкрадчивый. Однако никаких сколько-нибудь подозрительных звуков не выслушал. Лес шумел привычно ровно, не затихая… Языки пламени в костре стали бледнеть, свет их стал мягче, прозрачнее, не столь густой, как в самую темень ночи. И по воздуху, влажному и совсем охладившемуся, Тимоха почувствовал, что ночь кончается, вот-вот забрезжит рассвет. Он еще раз раздосадованно ругнулся и повалился на попонку и еще долго, не мигая, смотрел на огонь, пока лицо не пригрелось от костра и веки ненароком опять не упали вниз. Его накрыла сладкая истома, что бывает только в ранний утренний час, запоздалая и неотвратимая, когда спится крепко, почти без сновидений. И не слышал он, как на рассвете за спиной у него, вопреки его тактике и стратегии, прошел большой рослый медведь и засел в перелеске, оглядывая и обнюхивая Большие поляны.

У медведя не раз возникало желание пошалить, поиграть с пастухом, уже несколько ночей он наблюдал за ним издалека. Но пастух приходил всегда сердитый и улыбался, лишь когда дремал среди ночи. «В таком состоянии, того гляди, вместо игры схватишь пулю».

А в эту ночь медведь подкрался совсем близко к костру. И вдруг пастух вскочил и даже пальбу устроил. То ли почуял что-то, то ли ему что-то страшное пригрезилось, с медведем такое тоже бывало. Он понимал пастуха и из темноты сочувственно посмотрел на него, но решил все-таки сыграть с ним шутку: пугнуть табун, чтобы лошади ушли с полян узкой тропой в дальнем углу, не беспокоя спящего. «Пусть спит, а когда проснется — табун уж будет в деревне. То-то пастух страху натерпится…» Медведь всей страшной пастью улыбнулся, представив себе, каким будет его лицо, когда он не обнаружит лошадей на полянах. Эта затея ему очень нравилась, и он затаился, ожидая, когда пастуха окутает утренний сон, совсем нечуткий к звукам и шорохам.

Перед рассветом, в густых сумерках, медведь из-за сосен, с подветренной стороны, поглядел на пастуха. Тот беспробудно спал, крепко обняв ружье. И медведь потихоньку, вкрадчиво, чтоб не потревожить лошадей раньше времени, пошел вдоль перелеска в глубь полян. Лишь подойдя совсем близко к табуну, он почувствовал, как в ноздри ударил свежий, здоровый запах лошадей, вкусный и аппетитный, как настой малинника в летний день на хлебных межах. И внутри его, против всяких добрых намерений, неожиданно все захолонуло, он напрягся, с трудом сдерживая себя. Проснулась давно забытая страсть. Он не ожидал, что в нем столь невоздержанно все перевернется. Ведь на табун он не ходил с тех лор, как на его глазах лошади забили брата.

Было это, возможно, через год, как их оставила мать. Зима была холодной, спячка беспокойной, и по весне они решили взять жеребенка, чтобы хоть немножко восстановить поослабшие силы. Вместе с матерью им такая охота всегда удавалась. А тут произошло что-то невероятное. Кобылы, заметив медведей, не бросились бежать, как они рассчитывали. А, оттеснив жеребят внутрь, заняли круговую оборону и били их с братом копытами, не давая подступиться к жеребятам. Вот тогда-то и погиб его брат, кобыла ударила так сильно, что он сдох, не встав больше. И ему тогда тоже досталось, не чаял, что поживет еще. Долго сводили судороги и трясла падучая дрожь.

С того дня он выбирал жертвы, которые можно было взять без особого риска, хитростью, ловкостью и превосходящей силой, взять без больших затрат, без жестокой схватки, без пьянящего чувства победы. Но запах табуна был настолько ошеломляющим, что медведь не мог устоять, страсть и азарт охотника взяли верх. Он стал высматривать жертву ближе к лесу, чтобы в случае неудачи можно было сразу же отступить в надежное прикрытие.

Он не собирался гнать табун, намерен был выхватить одну лошадку, помоложе и поглупее, чтоб обойтись без больших забот, не ввязываясь в серьезную драку. Но, как всегда, ночной ветер, столь переменчивый на этих полянах, подвел его — лошади, почувствовав запах зверя, торопливо двинулись от леса к тропе, настороженно подталкивая друг друга и стремглав выскакивая на тракт.

Медведь промешкал, лошади слишком быстро ушли с полян… И он без большой охоты решил пуститься в погоню, но не по тракту, следом за табуном, а, наоборот, лесом и отрезать прямой путь к деревне, повернув лошадей на лесную узкую дорогу. Однако не успел он выйти на перекресток, как жеребец, пугливый и быстроногий, почему-то сам свернул с тракта на эту трудную, вертлявую дорогу. Табун пошел за ним. Лошади неслись сломя голову, бились в неистовой сутолоке, лезли друг на друга, больно кусали в бока и холки.

Но в нем по-прежнему все боролось, все было в полном несогласии. «А может, не гнать, лучше повернуть назад?! И ушел табун далеко. Надо бежать до полного изнеможения. Если все-таки остановиться?! И деревня близко, намнут бока, и добыча уплывет. А если еще каленая пуля? Рано умирать, рано, без азарта можно прожить. Отказаться? Опять горькие, жесткие корни, от которых ноют по ночам клыки, и соленые муравьи, от которых сводит в животе и до сих пор противная отрыжка в глотке. А там наступят холода. Выпадет снег. И снова придется ждать лета, когда силы вернутся для нового буйства. Но вернутся ли?! Старею уж. Боюсь всего…»

Ему казалось, что живет он все-таки давно. И с каждым летом сил все меньше и меньше, вянут мышцы, да и страсть не бывает прежней. Когда-то он одним ударом головы мог на всем скаку повалить любую лошадь. Еще год назад ему не страшен был и человек. Сколько раз, став во весь рост, он поднимался навстречу самому отчаянному смельчаку. «Теперь удаль не та, и сила сохнет в жилах… А может, еще рывок — и будет добыча?!» Несмотря на сомнения, он не терял скорый шаг, не останавливался, потный запах лошадей пьянил его, тянул вперед, будто волшебная сила вошла в него. Он несся вслед за табуном, ощутимо сокращая разрыв. И уже грезился ему приторно сладкий запах горячей молодой крови, который холодил и будоражил все внутри. В долгих зимних снах этот запах заставлял его поминутно ворочаться и неистово сосать лапу, дурным, удушливым запахом застывшего пота сбивая голод.

Дорога пошла крутыми зигзагами. Он летел напрямик сквозь сосновую чащу, срезая языки и забыв обо всех предосторожностях. Он увлекся погоней. Но время было потеряно. Передние лошади во главе с жеребцом вышли к ручью и, свалив грудью изгородь, через поля кинулись во весь дух к конюшне.

Жеребец радостно заржал, выскочив из лесу на поля. Визгливое, отчаянное ржание его рваными раскатами понеслось впереди табуна, подхваченное ветром. От крика этого медведю вдруг стало душно. Перехватило дыхание, резко кольнуло в груди, и боль неприятно передалась по всей спине, вздыбив шерсть на загривке. Он чувствовал, что силы его на исходе. Тяжелее стал дышать, сердце теряло ритм, но с отчаянием он сделал последний молниеносный рывок.