Александр Осипенко - Огненный азимут

— Чего он? Что он кричит? — спросил солдат, держав­ший петлю.

— Черт его разберет,— откликнулся другой.— Тащи его сюда.

Человек стоял у борта со связанными за спиной ру­ками.

— Товарищи, братья мои,— начал он дрожащим голосом, который постепенно окреп,— прощайте, родные! За нас ото­мстят фашистам! Красная Армия не разбита. Она придет сюда!

Двое немцев, расталкивая заключенных ногами, наконец добрались до человека, подхватили его под мышки, потащили на край кузова.

Ему накинули веревку на шею, и он стоял, едва касаясь ногами настила, изумленно смотрел куда-то поверх обгорелых руин.

Дерлиндер махнул рукой — машина, гулко заурчав мо­тором, тронулась с места. Человек завертелся на месте, вытя­гивая ноги, напрасно пытаясь достать днище кузова.

— Капут,— сказал Фриц.

Машина снова подалась назад. Теперь повешенный был рядом с бортом. Его длинное упругое тело все еще вздрагива­ло, а пальцы ног судорожно шевелились. Кто-то из немцев подал наверх дощечку. На ней черными буквами — надпись: "Я нападал на немецких солдат". Дощечку солдат повесил казненному на грудь, аккуратно приладил ее, чтобы надпись была хорошо видна с земли...

Остальных десять повесили на столбах и на железнодо­рожном мосту.

В тот же день по городским улицам прошло несколько машин, битком набитых людьми из гетто. Их привезли в глу­бокий Иловский овраг, заставили выкопать огромную, в рост человека, канаву и расстреляли.

Назавтра отряд Дерлиндера появился в лагере военно­пленных. Начальник лагеря Нойклинц приказал погрузить на машины тяжелораненых и больных, чтобы отправить их на лечение.

Многие ползли к машинам сами, надеясь на спасение от смерти.

Раненых тоже расстреляли. Маленький, уложившийся в одну страницу, документ, в котором значилось количество тех, кто прошел спецобработку, аккуратно был подшит в пап­ку о грифом "совершенно секретно".

28

Под вечер баталовцы стали собираться в дорогу. По оче­реди брились бритвой Сапуна перед кусочком зеркала, при­крепленным меж трех суков кривой сосны. Пришивали пуго­вицы, лямки к вещевым мешкам. Люди ходили в исподнем: гимнастерки, брюки, выстиранные еще о утра, сушились на солнце.

У всех было бодрое настроение. Кончилось наконец на­доедливое скитание, да и людей прибавилось. Дня три назад Дьячков встретил в лесу трех окруженцев, пробивавшихся от самой границы к своим, за линию фронта. Люди все бывалые, не раз смотрели смерти в глаза. Они и посоветовали идти вместе, по одному перетянув баталовцев на свою сторону. Недавнее решение остаться здесь, в немецком тылу, казалось теперь неразумным. Фронт — не вражеский тыл, где чаще всего приходится сидеть сложа руки: какая эта борьба! На фронте со своими людьми веселей, хотя, может, опаснее, чем здесь.

Особенно радовался Валенда. Все же наконец удастся с честью выйти отсюда, где живешь, как в капкане. Главное, придешь в тыл не один. Одному возвращаться страшновато: кто-кто, а Валенда знал, что это означает. Начнутся допросы: откуда, как, почему? А так все законно.

Сборами руководил Сергей Шпартюк — еще молодой ру­соволосый человек в форме лейтенанта береговой обороны. Поблескивая золотым зубом, Сергей ни на минуту но умол­кал, шутил, ругал тех, кто кое-как складывал вещи. У него был свой метод, как лучше уложить пожитки так, чтобы в походе ничто не бренчало, ничто не выдавало. И его слу­шались.

Баталов еще чувствовал легкое недомогание. Но, согла­сившись на участие в походе, он сразу же занялся сборами.

Баталов отвечал за оружие. Еще накануне он заставил вычистить винтовки, сам проверил патроны, запалы для гра­нат. Потом засел за карту, на память выучил маршрут, на­звания деревень, мимо которых придется проходить, и рек, которые придется переходить вброд.

На совещании, не по-военному продолжительном, было решено начать поход перед рассветом, чтобы на зорьке по­дойти к гравийной дороге, которую перерезала довольно глу­бокая и широкая речка. Надеялись, что мост уцелел и по нему можно будет перебраться на тот берег. А там — ищи ветра в поле! За речкой, километрах в ше­сти, начинались дремучие смоленские леса.

Ночи уже были холодные, с густыми туманами. Но Ба­талов не мог заснуть не из-за холода. Он вспомнил Шуру. Где она теперь? Успела ли эвакуироваться? Генерал, Шурин отец, вероятно, в Москве. Перед самым началом войны, ка­жется, дней за семь, его вызвали в генштаб. А Шура до по­следнего дня оставалась в гарнизоне. Она, видимо, попала в самое пекло. А может, все же эвакуировалась и живет в Москве...

Баталов вспомнил московскую квартиру генерала на Арбате, в тихом переулке: широкая лестница, высокие двери, обитые клеенкой, узкий коридорчик с запахом кухни, большая комната с недосягаемым потолком. "Если генерал на фронте, Шура, наверно, скучает в той неуютной комнате. А может, и Шура на фронте? Нет, она должна остаться в Москве... Удивится, когда увидит меня, но виду не подаст. "Скажи, где ты пропадал, горе мое чубатое?" И сядет на ди­ване, подвернет под себя ноги и будет молчать, злиться. А разве я виноват?.. А может, все будет не так? Она просто расплачется, увидев меня..."

Потом он стал думать о матери, об отце. Как они там теперь? Удастся ли заехать к ним хотя бы на минуту?

Так и не уснув, пролежал Баталов до того часа, когда надо было вставать. Усталости, однако, не было. Наоборот, хоте­лось идти как можно скорей, и он стал подгонять това­рищей.

Перед восходом солнца они, как и было намечено, подо­шли к шоссе. Вдоль него в оба конца разбегались беленькие новые телеграфные столбы. Натянутые провода гулко гудели. Казалось, бежит по ним чья-то печальная жалоба на горькую сиротскую долю.

Дорога поднималась на высокую желтую насыпь. Даль­ше, над водой, висела тонкая полоска моста с ажурными фермами. Мост, казалось, был бесконечным. Или, может, ка­залось так только издали.

Ни часовых, ни прохожих не видно. Укутанная туманом даль, однако, настораживала.

Пригибаясь к земле, баталовцы по кустарникам пробира­лись как можно ближе к самому мосту. Присев на корточки, присматривались. Шпартюк шарил биноклем, бубнил под нос:

— Пусто. Ни души.

Баталов шелестел картой. Позвал Сергея.

— Смотри сюда,— сказал он, водя по карте пальцем.— Вот здесь деревня. Она не видна — туман. Это вот лесок. Ви­дишь, где туман кажется темнее. За ним луг, поле. Слева от поля болото. У берега всюду тростник. С километр придется идти болотом. Так безопаснее. Мост переходим по одному. Согласен?

Шпартюк думал и, кажется, не соглашался.

— Давай, капитан, сперва пошлем разведку,— прогово­рил он.— Мы вот так же на Уле сунулись было — трех поте­ряли... Ну, кто, орлы, в разведку?

Шпартюковцы не откликнулись. Они, казалось, не слыша­ли своего командира. Тогда Баталов скомандовал своим: