Александр Осипенко - Огненный азимут

Возвращаясь, Михась встретил Остапа Делендика. Он кривобоко, как воробей, перескакивая через лужи, шагал по полю. Увидев Михася, остановился.

Шли рядом. Старый ленивый конь медленно тянул теле­гу. Надоедливо скрипело заднее колесо — Лямза забыл сма­зать ось. Так же скрипуче и нудно Остап Делендик расска­зывал о своей встрече и беседе с бургомистром. Михась слушал рассеянно, думая над тем, как легко люди меняют свои взгляды. Еще недавно Делендик посмеивался над собой, а теперь уж поверил, что он действительно начальник и на­водит какие-то порядки. С обидой вспоминал, как Делендик кричал на него, когда пили водку:

— А я тебе скажу, Ланкевич, что немцы и сами поняли: дальше так продолжаться не может.

"О чем он говорит? — подумал Ланкевич и уже более внимательно прислушивался к тому, о чем толкует староста.

— Бургомистр Сташевский, я тебе, Ланкевич, скажу, человек не глупый. Я ему с ходу: так, мол, и так, значит, до каких пор мужик терпеть будет — берут, кому вздумает­ся и что вздумается. А он меня сразу с копыт одним махом сбил. "В ту войну,— спрашивает,— воевал?" — "Воевал, ко­нечно".— "А когда голодным был, где ты харч брал? Ага, у мужика. Почему же ты хочешь, чтобы немец оказался лучше тебя?" Слушай же, что он потом говорил. "Немцы, говорит, порядок наводят. Приказали никаких продуктов сол­датам не давать. Кто будет брать без разрешения комен­данта, тот мародер. Таких надо задерживать и передавать коменданту". Вот, брат, как обернулось. Мы думали, что грабят с разрешения начальства, а оно вовсе тут ни при чем. Управа нам твердый план определила. Сдадим хлеб, кар­тошку, и никаких там немцев не знаем. А то черт знает, что творилось.

— Что вы, дядя, поделаете, брали и брать будут.

Делендик вытащил из-за пазухи бумагу, помахал ею пе­ред носом.

— Вот она, грамота. Тут все прописано: и кому сдавать, и что сдавать. Остальных я и знать не хочу.

Поле окутали серые, неприветливые сумерки. Моросил мелкий дождик. Было зябко, сыро. Женщины докапывали последние борозды картошки. Мужчины укутывали ее соло­мой. Все торопились разойтись по домам.

Гул моторов оторвал людей от работы. Две большие ма­шины, крытые брезентом, медленно одолевали сельское без­дорожье. У разрушенного мостика они остановились, потом свернули в поле, прорезая тяжелыми колесами глубокий след в зеленой траве.

Машины остановились у межи. Долговязый, сгорбленный немец вылез из кабины.

— Ком, ком,— поманил он пальцем людей.

— Чего их принесло? — удивился Делендик и первым подошел к немцу.

За Делендиком опасливо последовали несколько любо­пытных женщин. Пошел и Михась.

Придерживая рукой край плаща, немец зашагал навстречу.

— Кто ест старост?

— Я...

Немец достал пачку сигарет. На ней — коричневый вер­блюд под ярко-зеленой пальмой.

— Тебе...

Остап держал сигареты в руке, не зная, что с ними де­лать.

— О, ис гут, харош махорка,— усмехнулся немец и кому-то помахал рукой.

Широколицый в зеленой каске солдат принес бутылку с длинным горлышком, подал Делендику.

Немец снова заговорил и заусмехался:

— Ист гут шнапс. Их Африкан — пуф-пуф. Нах Рассия, коммунист — пуф-пуф. Война — капут. Их нах гаузе. Их цвай тохтер — дочка. Ферштейн? Их презент пан староста. Понимайт? По-о-о-дарок.

— Ага, пан, понял, это мне подарок. Данке, господин, большое спасибо.

Немец улыбался, похлопывая Остапа по плечу. Люди осмелели, плотно окружили его. Он вынул из кармана еще одну пачку сигарет, стал угощать мужчин. Курево брали охотно.

— А что пан хочет? Вас, вас надо?

— О, я понимайт. Нужен картофель, мясо. Старост дол­жен помогать. Ясно? Их лейтенант. Ферштейн? Зольдат куч шайт, гам-гам надо. Картофель будем брать. Мясо нужно. Ферштейн?

Люди загудели, отошли, оставив старосту с глазу на глаз с немцами. Издали слушали, чем закончатся переговоры.

— Пан, надо распоряжение, бумажка коменданта,— объяснял Делендик немцу.

— Комендант гут. Вас ист бумажка?

— А то, что без коменданта картошки не дам. Распоря­жение нужно. Ферштейн? Комендант шрайбен распоряже­ние — бери. Никс шрайбен — катись к чертовой матери.

Немцы зашумели,— вероятно, советовались, что им де­лать. Делендик совсем осмелел. Размахивая руками, он тер­пеливо объяснял немцам, что картошки не даст. Женщины подбадривали старосту.

Лейтенант начал злиться. Он что-то кричал, но никто не понимал, чего он хочет. Разъярившись, он забыл все русские слова, выученные по солдатскому разговорнику.

— Пан лейтенант,— остановил его Делендик,— ты по­слушай, не кричи. Комендант говорит, что забирать без рас­поряжения никс гут. Таких мы будем задерживать и отво­дить к нему.

Остап красноречиво показал лейтенанту, как он отберет у солдат оружие и поведет их к коменданту. Лейтенант от­стегнул кобуру. Тогда Делендик достал из шапки бумагу, подал ее лейтенанту. Тот долго смотрел, как расплываются под дождем буквы, потом скомкал бумагу, бросил себе под ноги.

Из машин выскочили солдаты, стояли, раскорячив ноги, с автоматами наготове.

— Ты будешь давайт картофель? — злобно спросил лей­тенант.

— Нет, найн. Я пойду к коменданту, ферштейн? Комен­дант вас посадит вот, за решетку. — Делендик сплел пальцы, поднес к лицу и, круто повернувшись, побежал по полю.

Глухой выстрел вспугнул над лесом ворон. Кто-то из жен­щин ахнул, заглушив ладонью готовый сорваться крик. Делендик споткнулся, тихо, без крика опустился в борозду.

Немцы обступили людей, приказали грузить картошку. Люди работали торопливо, молча, украдкой посматривая туда, где лежал мертвый Делендик.

Набрав картошки, застрелив двух кабанов, с десяток овец, немцы на прощанье дали залп в воздух и уехали.

Михась тоскливо смотрел, как исчезают в потемках ма­шины, кусал пересохшие губы. "Залечь бы в Борках и пере­бить бы всех фрицев!" Мысль о мести вызвала прилив бес­сильной ярости. "Винтовки ржавеют, а я сижу тут, как мышь нод амбаром. Когда-нибудь всех перебьют, как Делендика. Воевать надо, а не сидеть..."

Он пошел в деревню. В хате Делендика при тусклом свете коптилки женщины, обмывая покойника, рассматривали на его спине маленькую, как комариный укус, ранку. У печи рыдала жена Остапа. Под окнами и в сенях толпились люди. Полушепотом хвалили Делендика: о покойниках плохого не говорят.

Михась постоял несколько минут, раздумывая о преврат­ностях судьбы человека. Кто знает, где настигнет тебя смерть? Теперь такое время, что можешь погибнуть в лю­бую минуту. Перед смертью все равны — как говорят ста­рики. Оно-то так. Но все же стародавняя мудрость где-то что-то не учла. Умирать надо гордо, не теряя своей чести. Это главное, если нет иного исхода. И еще: не ожидать бес­смысленной смерти, спрятав голову, как страус. Кто убежит от своей тени? Только тот, кто спрячется в темном подзе­мелье. Но и жить в подземелье невыносимо тяжело. Надо идти навстречу опасности, бурям и ветрам. Да, это един­ственное, что достойно человека.