Вячеслав Королев - В лесах Карелии

— Чего рассказывать? Помял он меня так, что и на войну не взяли, сказали: от меня полчеловека осталось. И не голыми руками я дрался, собака хорошая помогала. Даже топор за поясом был, только не сумел я его выхватить, выпал он во время драки-то.

Ковалев с интересом смотрел на этого пожилого уже, если не сказать — старого, богатыря, в душе любовался его силой и скромностью. «Это — дядя серьезный, — думал он, — такой много в себе носит, хозяином по земле ходит».

— Сядь-ка, Степан Иванович, на тот пенек, а я на этот присяду. Давай минутку поговорим, у меня дело есть.

Зуев внимательно посмотрел на начальника, обмахнул рукавицей пень и степенно уселся. Ковалев тоже сел. Остальные остались стоять.

— Скажи-ка мне, Степан Иванович, работы вашему брату — лесникам — крепко прибавилось?

Зуев опять внимательно посмотрел на Ковалева, словно примеривался к нему, и, не отводя взгляда, негромко, но увесисто ответил:

— Раз во сто.

— Нет, — запротестовал Ковалев, — ты мне серьезно скажи, мне нужно.

— Я серьезно говорю, понимаю, с кем разговариваю. Суди сам: раньше мы в лес ходили два раза в год — на весеннее освидетельствование мест рубок и на отвод лесосечного фонда. Посевом и уходом еще полагалось заниматься, да это так... — и он махнул рукой. — А сейчас я каждый день еду в лес вместе с лесорубами и домой — вместе. Каждый день, товарищ начальник, — подчеркнул он. — Сам считай, сколько мне работы прибавилось.

— Ну, и как лесники, сердятся?

— От человека зависит. Которые только по названию — лесовики, а на лес смотрят, как волк на красный флажок, тем тошно, конечно, те плюют во все стороны. Лес любить надо, чтобы работе радоваться. Кто любит — работает.

— Значит, правильно сделали, подчинив вас лесозаготовителям?

Зуев хитровато прищурился, провел рукой по бороде.

— Насчет подчинения... Не знаю, как у вас там в канцеляриях устроено, а у нас в лесу подчинение, я считаю, наизнанку получилось.

— Как так?

— А вот считай. Ты говоришь, лесохозяйственников подчинили заготовителям. А я тебе скажу: никогда раньше лесоруб не был в таком подчинении у лесника. Ведь как было: я сделаю замечание лесорубу — он пошлет меня на третий или даже на пятый этаж, и на том дело кончилось. А сейчас он пластается передо мной, в рот смотрит и каждое мое указание выполняет беспрекословно. Потому что без подписи моей денег за полмесяца не получит. Не дадут, пока всех огрехов не исправишь. Вот и суди, товарищ Ковалев, кто кому теперь подчинен.

— Следовательно, польза лесу от нового порядка есть?

— Польза громадная, ежели эту подпись лесник за пол-литра не ставит.

— Неужто и такое бывает?

— Эх, товарищ начальник!..

Вечером уехали в Челмужи, а оттуда катером — в Медвежку. Плохо спалось Ковалеву в эту ночь на полумягком лежаке кубрика. Не выходил из головы разговор о двухсменной, по двенадцать часов, работе тракторов: «Как он сказал? — вспоминал Ковалев. — «Хуже любой каторги!» Да, было время, когда мы не могли без этого, было даже — люди работали за лошадей. Но все это прошло. Мы даем самый высокий прирост заготовок леса — по миллиону кубометров в год и больше. Надо ли выматывать жилы из людей при таком положении? «Не железный ведь в кабине сидит», — вспомнил он опять слова тракториста.

— Сергей Иванович, не спите? — шепотом спросил Гутцайт. — Может, закуску организуем?

Ковалев прикинулся спящим.

«А на собрании ни один этого вопроса не поднимет. Вот народ! Пойдут в огонь и воду, только верь ему и не мешай! Да, народ — основное богатство нашей Родины. И работать надо на него, а не только — вообще для Родины. И деньги надо делать для него, а не ради того, чтобы снова делать деньги». Ковалев долго ворочается, стараясь отогнать от себя мысли и уснуть. Но они снова одолевают его. «И жить, кажется, нужно не просто чтобы работать, как думалось раньше, а чтобы другим лучше жилось».

С введением Западно-Карельской железной дороги и началом строительства Юшкозерского леспромхоза вовлекли в эксплуатацию все леса Карелии, кроме небольшого пятачка на самом севере республики, где намечали строить Пяозерский леспромхоз.

Передача лесного хозяйства заготовителям оживила дела по восстановлению лесов и уходу: увеличились объемы посадок и посева леса, стали следить за сохранением подроста на вырубленных площадях, проводить рубки ухода и мелиорацию лесов. Однако слишком много времени было уже упущено. Последствия перерубов вырисовывались все более ярко, о них стали уже говорить в областном комитете партии, в Совете Министров республики.

В такой обстановке первым секретарем обкома партии И. И. Сенькиным в 1962 году был поднят вопрос о сокращении рубок в Карелии до расчетной лесосеки. Одновременно стали разрабатываться меры по более комплексному использованию заготовленного леса.

В кабинете начальника лесного отдела Госплана СССР сидят двое: хозяин кабинета, внимательно читающий документ, и Ковалев, приехавший в Москву с письмом обкома партии, обосновывающим необходимость сокращения заготовок леса в Карелии до размеров расчетной лесосеки — четырнадцати с половиной миллионов кубометров в год.

Начальник отдела долго молча смотрит на Ковалева. Потом спокойно, не повышая голоса, спрашивает:

— А как же двадцать миллионов? Их похороним, не родивши?

— Через год, Виктор Сергеевич, Карелия даст двадцать миллионов, — так же спокойно отвечает Ковалев.

Начальник отдела долго смотрит в окно на моросящий дождь, на людей под зонтиками, озабоченно и торопливо снующих вдоль здания гостиницы "Москва", расположенной напротив.

— Интересно мы стали хозяйничать, — продолжает начальник, — нарастили мощности леспромхозов до двадцати миллионов кубометров, затратили сотни миллионов, а теперь просим уменьшить заготовки в полтора раза.

— Не совсем так, Виктор Сергеевич. У нас нет мощностей на двадцать миллионов. Последние пятнадцать лет мы вынуждены были сильно перерубать лес в леспромхозах средней и южной Карелии. Надо скинуть со счетов мощности Сямозерского, Петровского, Ведлозерского, Пяжиевосельгского, Пайского леспромхозов, ликвидированных из-за абсолютного истощения лесных массивов. На грани ликвидации еще около десяти леспромхозов. Вырубили!

В кабинет вошел работник отдела. Поздоровавшись с Ковалевым, он обратился к начальнику, но тот прервал его на полуслове:

— Погоди, Борис Иванович, присядь с нами. На вот, почитай, что карелы в правительство пишут. — И он передал письмо.

Быстро прочитав, работник вернул письмо начальнику со словами:

— Так только блохи прыгают. Чуть не с двадцати миллионов на четырнадцать с половиной. Несерьезно.