Вячеслав Королев - В лесах Карелии

— Милиция-то есть на лесопункте? — закричал он на Каталова. — Или эти прохвосты в совершенно разнузданном состоянии у тебя ходят?

— Есть, есть милиционер, — вскочив со стула, ответил Каталов.

— Вызывай его сюда и посади эту кулацкую сволочь на двое суток в холодную баню! Там поймет, перед кем надо отвечать за выполнение задания.

Каталов в пылу усердия метнулся к двери и — остановился. Сам не зная зачем и почему, тихо проговорил:

— Кулаков у меня на лесопункте нет. Он не кулак, а твердозаданец.

— Тебе что сказано? — взревел директор, и начальник лесопункта мигом скрылся за дверью кабинета.

И Федота Савельева посадили в холодную баню.

Баня была маленькая, одновременно мыться в ней могли человека четыре, не больше. Топилась по-черному. Предбанника не было вовсе, да и нужды в нем никто не видел: из барака, стоявшего метров за семьдесят, даже по морозу бегали париться нагишом, засунув ноги в валенки. Окошко было совсем крохотное, без стекла. Зачем его прорубили — неизвестно, мылись всегда с зажженной лучиной или фонарем, а окошко чем-нибудь затыкали. Для дыма под самым потолком была особая дыра с задвижкой.

Милиционер с Каталовым подперли банную дверь снаружи, и Федот остался один. Он медленно обвел вокруг себя взглядом, не увидел ничего и закричал:

— Эй, Каталов, или ты, милиционер, скажите, пусть принесут что-нибудь окно заткнуть, ночью холодно будет, уж с вечера на мороз тянет.

— Ладно, сиди знай, — уже издалека ответил Каталов.

— Эй, эй, — продолжал Федот, — и насчет ужина Аннушке скажите! Ей откуда знать про ваши незаконные фулюганства?!

Вскоре принесли старую фуфайку и Федот заткнул окно, а потом явилась повариха Аннушка с кашей в миске.

— Одна? — спросил Федот, показывая пальцем на миску.

— А ты три ждал? — огрызнулась Аннушка и, махнув фонарем, собралась уходить.

Для Федота, в соответствии с его комплекцией, и трех поварешек было бы немного. Но он уже привык к железному закону лесопункта: не выполнившим дневную норму — одна поварешка, выполнившим — полторы, перевыполнившим — в соответствии с перевыполнением.

— Ты слушай, — обратился он к Аннушке, — там у меня на нарах сундучок небольшой есть, Корниловы знают, пусть который-нибудь возьмет в нем хлеб, сегодняшнюю пайку, и принесет сюда. Не подыхать же мне здесь с твоей каши.

— Ладно, — проворчала повариха и стала старательно подпирать дверь бани.

Федот нащупал возле каменки полено, вынул большой нож из постоянно висевших на поясе ножен, отщипнул лучину, зажег ее и пристроил к полку, прижав сверху камнем, вытащенным из каменки. Стало довольно светло. Подумал: «Ничего, надышу, будет теплее. Зато здесь места для спанья больше и воняет меньше». Он нащипал еще несколько лучин и взялся за миску с кашей. «Что же они хлеба не несут, — подумал про Корниловых, — или сами ужинать сели?»

Федот с утра не ел ничего горячего, был голоден и ждать больше не мог. Через три минуты с кашей было покончено. «Не беда, хлеб съем потом... может, смекнут даже чаю горячего принести... Обязательно принесут, как же...»

Но время шло, а никто не приходил. И есть хотелось, и пора было ложиться спать. Федот сменил лучину и стал старательно прислушиваться — не заскрипит ли снег под ногами Корниловых. Напрасно. Было тихо, словно ночью на кладбище. Тогда он снял сапоги и улегся на полке, подложив шапку под голову и погасив лучину.

«Холодновато, черт бы их побрал, а главное — голодно. Неужели Аннушка не сказала Корниловым про хлеб? Не должно этого быть. Она хоть и кажется жадноватой при раздаче из бачка, но баба аккуратная и самостоятельная. Значит, Корниловы почему-то не несут. А почему?»

Он снова встал, зажег лучину и стал осматривать темные углы бани. Через минуту лицо его расплылось в широкой улыбке. «Наказали, называется, в холодную посадили, турки! А посмотреть, куда садишь — ума не хватило. Тоже, хозяева...»

Между полком и каменкой лежала добрая охапка сухостойных дров.

Скоро в бане стало тепло, дым стлался только у самого потолка пеленой на две четверти, не больше. Федот закрыл задвижку и забрался на полок. Там было настолько тепло, что пришлось снять кафтан. Можно было бы спать, и значительно лучше, чем в бараке, но спать голодным... «Теперь бы в самый раз хлеба с горячим чаем. Почему же не принесли?» — снова подумалось в адрес Корниловых. Еще немного поворочавшись, Федот уснул.

В число твердозаданцев Федота Савельева привели своеобразно сложившиеся обстоятельства. Жил он бедно. Своего хлеба еле хватало до середины великого поста. Но семья Федота голодом никогда не сидела. В начале поста уезжал он на лесозаготовки и привозил оттуда муку, крупу и даже чай с сахаром. «Федот — мужик самостоятельный, за ним семья как на печке живет. Землицы бы ему прибавить...» — так говорили о нем односельчане.

Когда стали организовывать колхоз, Федот одним из первых задрал руку вверх и закричал на все помещение:

— Записывай меня: Федот Никифоров Савельев!

Но дома дела повернулись иначе. Выслушав Федота, дородная жена уперлась кулаками в бедра и пошла на мужа, как раньше ходили с рогатиной на медведя.

— Ты каким местом думал, когда записывать велел? Какой такой колхоз? Как так отдать в чужие руки и землю и скотину? Видите ли, делить заработок по отработанным дням... — передразнила она мужа, вертя пятерней под самым его носом. — Ты мой день с днем Наташки Кривой хочешь смешать? Да она за месяц не сделает того, что я за день наворочаю! Да я тебя такого — окончательно обозлившись и хватая Федота за шиворот, закричала она, — сейчас же вышвырну из дома!

После небывалой семейной баталии Федот Савельев продолжал жить в единоличном хозяйстве, молча расписываясь в извещениях о все возрастающем налоге.

После рождества жена однажды внесла в избу треть мешка муки и сказала:

— Вот, тут все. Не хватит и до масленицы, не то что до поста. Овса еще есть, буду побольше примешивать, а ржаная вся. Что будем делать?

Федот минуты две тупо смотрел на мешок с мукой, потом перекинул взгляд, до краев наполненный злобой, на лицо жены, сорвался со скамейки, схватил с гвоздя кафтан и шапку и, тыча ею в лицо жены, заорал:

— Или ты будешь работать со мной в колхозе, или детей будешь кормить одна, без меня!

В этот вечер в красном уголке было колхозное собрание. Федот бросился туда, приняв твердое решение навсегда покончить с единоличным хозяйством.

Народу в красном уголке было полно. Вошедший Федот сквозь густую пелену табачного дыма увидел на сцене стоявшего и что-то говорившего председателя колхоза, сидевших за столом секретаря партячейки и третьего, незнакомого, очевидно приезжего, человека. И первое, что услышал он, были слова председателя: