Вячеслав Королев - В лесах Карелии

— Жена Федота — одноличка, сам Федот — чистейший обезличка!

Зал дрогнул от грянувшего хохота. Смеялись все, смеялись закатываясь. Что же вызвало смех? То ли то, что председатель случайно выразился в рифму, или понравились эпитеты, употребленные им, или просто подвернулся случай повеселиться — неизвестно. Но Федот правильно понял, что народ смеется над ним и его женой, над их поведением, над их упрямством. И это было хуже смерти.

Он ошалело выскочил на улицу и начал хватать ртом свежий морозный воздух, словно судак, выброшенный на берег. Потом нагнулся, зачерпнул большую горсть снега и хватил его полным ртом. Это помогло. Федот повел мокрой ладонью по лицу и вздохнул полной грудью.

Зло наполняло все его существо. Никогда, ни один человек не смеялся над ним, никто не говорил о нем плохо. И вот... смеются всей деревней, смеются тогда, когда он плюнул на строптивость своей жены и с открытым сердцем пошел вступать в колхоз. Нет, стерпеть такое было выше сил Федота Савельева.

Звезды, рассыпанные по ясному морозному небу, весело подмигивали с высоты, будто подразнивая взбешенного человека. Федот зло показал им кулак.

В это время кто-то вышел из красного уголка и направился к Савельеву. Это был Петр Корнилов.

В семье Корниловых было три брата: старший Петр, средний Андрей и младший Николай. Каждый имел свой добротный дом, свое хозяйство. Когда шло раскулачивание, Корниловых не тронули, хотя были они самыми богатыми не только в своей деревне. Сумели доказать, что наемным трудом не пользовались. Но то, что во время нэпа поторговывали скотом — знали, а некоторые даже говорили, что они пошаливали с контрабандой через родственников, живших в Финляндии. Поэтому их в колхоз принимать не стали, а записали в подкулачники.

— Что, Федот Никифоров, звезды подсчитать пробуешь? — без тени издевки спросил Корнилов.

Не успевший прийти в себя Федот начал несвязно бормотать:

— Да вот, понимаешь... всегда муки хватало до поста, а теперь... придется ехать на лесозаготовки до масляной... совсем, понимаешь...

— В лесу теперь не мука, — спокойно, негромко перебил его Корнилов, — кончились прежние времена. Там при новых порядках себя с лошадью не прокормишь, а о семье и толковать нечего.

До взбешенного Федота не сразу дошло сказанное Корниловым.

— Подожди, Петр Николаев, — недоверчиво возразил он, — может ли быть такое на самом деле? И мы и отцы наши чуть не полгода кормили семьи мукой и крупой из лесу...

— А чего угадывать? Скоро все в лесу будем, сам увидишь новые порядки. Колхозники по труддоговорам поедут, а которые единолично живут, тем твердое задание в фестметрах будут устанавливать. Не выполнишь его — привлекут к ответственности.

— К какой-такой?

— Как саботажника.

— А мука, горох? Семья-то как жить будет?

— Властям до этого интереса нет. Им фестметры подай. В Финляндию, слышно, на золото лес менять будут.

Федот не любил Корниловых. На собраниях и просто среди мужиков называл их кулаками и контрабандистами. Но за пустых болтунов он их не считал. И сейчас, хоть нехотя, поверил рассказу старшего Корнилова.

— Как же жить будем, Петр Николаев? — с тревогой спросил он. — У меня муки на две недели осталось. Дети же...

Корнилов помолчал, посмотрел на звезды, потом, словно что-то прикидывая в уме, неторопливо проговорил:

— Завтра воскресенье... приезжай часов в двенадцать ко мне на своей вислозадой, мукой помогу.

Сказанное шибануло Федота точно обухом. Ушел из дому с твердым намерением вступить в колхоз и этим раз и навсегда покончить с бедностью, всю жизнь наступавшей на пятки, а вместо этого завтра может оказаться должником Корнилова.

«Занимать, да еще у кого... у Корнилова, этого кулака и контрабандиста? — молнией промелькнула мысль в голове. — Да я лучше...» Но ему тут же представилась жена с полупустым мешком в руках и двое детей, которых он, отец, обязан кормить...

— Так неужто на себе не унесу, Петр Николаев... ведь я еще... — хмуря брови, смущенно проговорил Федот.

— На лошади приезжай, возьмешь два мешка. Мука у меня фабричная, в казенных кулях. Нам с тобой, Федот Никифоров, друг друга выручать надо.

На второй день, стоя на запятках дровней, вдоль всей деревни вез Федот два больших мешка муки. Встретившийся председатель колхоза положил на морду лошади ладонь и спросил:

— Слушай, Савельев, долго будешь еще упрямиться? Ведь пора бы уж...

Федот подъехал к председателю вплотную и выставил ему прямо под нос большой кукиш.

— Вот тебе и твоему колхозу. Видел?

После этой истории Федота Савельева тоже стали называть подкулачником. А он, словно заблудившийся в лесу, ходил, не видя выхода из создавшегося положения.

Когда сельсовет стал устанавливать подкулачникам твердое задание на заготовку леса, такое задание получил и Федот Савельев.

Сейчас он работал на одном лесопункте с Корниловыми, спал на нарах рядом с ними, только задание он выполнял наполовину, а Корниловы, единственные из твердозаданцев, на сто процентов.

Утром, когда Аннушка пришла с завтраком, Федот сидел возле горящей лучины и задумчиво смотрел в каменку, где горело несколько сухих поленьев.

— Федот, да у тебя здесь не хуже, чем на квартире начальника. Светло, тепло...

— А сам я чем хуже его?

— Так это все знают, что если бы начальников подбирали из лодырей, ты давно был бы директором леспромхоза!

— Ну ладно, ладно, затараторила, труженица... Давай кашу. А пайку хлеба на сегодня принесла? Ага, вот это — дело! Ее надо в сундучок положить, а вчерашний хлеб съесть сегодня. Ты не знаешь, почему Корниловы мне вчера хлеба не принесли?

— Так-таки не принесли? — с укоризной спросила Аннушка, ставя миску с кашей на пол возле Федота. — Худые у тебя приятели, Савельев, вовсе, я считаю, худые. Подпираешь ты их иногда своим языком, а я бы им морду знаешь чем намазала?

— Ты мне про хлеб говори, а не мели, чего не спрашивают. Намазала... — передразнил он повариху. — Ты им сказала про хлеб?

— При всех сказала, — со злостью ответила Аннушка, — и мужики слышали, и сам Каталов тут же был, слышал.

Это заинтересовало Федота. Он не сомневался, что Аннушка его просьбу выполнит, а вот почему Корниловы могли не выполнить, сам он додуматься не мог ни вечером, ни утром.

— Что же они сказали?

— В бараке Каталов вроде собрания проводил, насчет плана кричал, ругал твердозаданцев. Почему, говорит, Корниловы выполняют задание, а такие, как Савельев, только наполовину. И велел Корниловым высказаться.

— Ну и что?

— Старший Петр выступал. Говорит, что Савельев мог бы не только выполнять, но и перевыполнять, у него самая сильная лошадь в деревне. Но не хочет, значит. Начальства, говорит, не уважает, директору против власти слов всяких наговорил, вот и сидит в холодной. Остальным всем, говорит, об этом примере тоже надо бы подумать. А потом еще добавил, что за такие разговоры могут и не в баню послать, а куда-нибудь подальше. Хитрый этот черт чернобровый, говорит, а сам на Каталова глазом... этак...