Вячеслав Королев - В лесах Карелии

— Нет, Сергей, не ты. Я ведь понимаю свое положение. Закончит страна залечивать послевоенные раны, и жизнь зашагает вперед семимильными шагами. А я куда со своими шестью классами? Кому я буду нужен?

Ковалев испугался тона, которым была сказана эта фраза. Тоска, глубокая тоска в ней была и — безысходность.

— Что ты, Александр Иванович, ты еще...

— Не надо, Сережа, не надо. Я человек взрослый. Ты же знаешь, что я работу свою люблю, работать умею. И не сами шесть классов меня тревожат...

— Так что ж ты тогда в хандру...

— Постой, не перебивай. Беспокоит меня то, что из-за этих шести классов живу я не полной жизнью, как полагается нормальному человеку, а только половиной. Понял?

Ковалев отрицательно помотал головой.

— Объясни, пожалуйста.

Малышев нахмурился, помолчал и, уперев взгляд в другой конец кабинета, заговорил:

— Давай я тебе на нашем лесниковском языке объясню. Вот идешь ты по сосновому бору в хороший солнечный день. И видишь красивую могучую сосну. И хоть крона у нее уже начинает округляться, стоит она как богатырь под зеленой шапкой. Подходишь ты к этому дару природы, любовно похлопываешь рукой, осматривая высокий ствол сверху донизу. И вдруг видишь, что с одного боку на нем серая полоса.

— Сухобочина, — невольно вставил Ковалев.

— Да, сухобочина. Может и не гнилая, а здоровая, но сухобочина. Значит, эта сосна живет не всем своим стволом, а только той частью, которая не охвачена сухобочиной. Так и я: живу только материальной стороной жизни, а духовная сторона у меня мертвая, как та самая сухобочина у сосны.

— Но, Александр Иванович, не ты один...

— Подожди, подожди, не перебивай. Я о себе говорю, а не о других. Ты в театрах комедии, драмы и трагедии смотрел?

— Смотрел.

— Оперы и оперетки слушал?

— Слушал.

— Балетом любовался?

— Любовался.

— Без книг жить не можешь?

— Не могу.

— А я этого ничего не смотрел и не слушал. Но не в этом главная беда. Бог с ним, не сумел раньше — сумел бы потом, будем и мы жить по-человечески. Беда заключается в том, Сергей, что не тянет меня ни в оперу, ни на балет, ни за книгу. Потребности не чувствую! Понимаешь ты это или нет?

Он тяжело замотал головой и схватился за нее руками.

— Вот куда привели меня мои шесть классов! Они не дали мне открыть дверь в духовную жизнь, в мир прекрасного, а без него человеческая жизнь — только полжизни.

***

Через несколько дней директор ленинградского Кировского завода, глядя на телеграмму с широкой красной полосой, велел секретарю вызвать парторга, главного инженера и заместителя директора по снабжению и сбыту,

— Вот слушайте, — обратился он к собравшимся, — я вам прочитаю телеграмму. «Высшая правительственная. О вручении уведомить. Ленинград. Кировский завод. Директору. Прошу срочно отгрузить Петрозаводск Минлеспрому Карелии сорок трелевочных тракторов. Прохоров».

Он опустил руку с телеграммой.

— Ну, что скажете?

— Можем отгрузить хоть завтра, — буднично ответил заместитель директора.

— Хоть завтра... — передразнил его директор. — За этим, что ли, я вас звал? Кто такой Прохоров? Вот зачем звал! Всех знаю: Тевосяна, Первухина, Косыгина... Кто Прохоров? Новый? Может, я пропустил что? Вы где-нибудь читали?

Все молча отрицательно покачали головами.

— Значит, — продолжал директор, — он находится в командировке в Петрозаводске и оттуда телеграфирует. Мы им должны трактора? — обратился он к заместителю.

Тот подошел к телефону, куда-то позвонил и ответил директору:

— Сорок штук. Пока не отгружены.

Вошла миловидная женщина-секретарь и сообщила:

— Товарищ Прохоров!

Все встали. В кабинет неторопливой пружинистой походкой входил мужчина средних лет, высокий, плотный, с выхоленным породистым лицом, одетый в дорогой, хорошо отглаженный костюм. С видом, полным достоинства и независимости, он подошел к директору и, протягивая широкую мягкую ладонь, представился:

— Прохоров.

Директор несколько торопливо пожал протянутую руку и начал было представлять своих сослуживцев. Но вошедший, протягивая руку остальным, продолжал называть свою фамилию: «Прохоров, Прохоров». И только подавая руку заместителю директора по снабжению и сбыту, прибавил к своей фамилии «заместитель начальника отдела материально-технического снабжения Минлеспрома Карелии».

Все раскрыли рты. Немую сцену первым нарушил директор. Он взорвался таким смехом, что женщина-секретарь открыла дверь, чтобы посмотреть, что случилось. Директор хохотал безудержно. Он подошел к стоявшему Прохорову и, обнимая его, силился спросить:

— А как же... это тебе удалось... ха-ха-ха!.. ведь высшая правительственная... телеграф... право имеют только...

— Полдня девчат уговаривал, товарищ директор, полдня, поверьте совести, и без толку. Спасибо, начальник УРСа дал коробку шоколадных конфет. Поддались, чертовки.

— Садись, садись, — продолжая смеяться, усаживал Прохорова директор. — А моей секретарше ты как...

— Попросил назвать вам мою фамилию, сказал, что вы знаете, и издали показал копию телеграммы на таком же бланке.

— Ну, это черт знает... — проворчал главный инженер.

— Нет, ты его не ругай, не ругай, — переставая смеяться, вступился за Прохорова директор. — Конечно, не всякий на такую аферу пойдет, но ты скажи, кто теперь может усомниться в том, что Прохорову эти трактора нужны до зарезу. Не-ет, мы еще далеки до того, когда такие снабженцы будут не нужны!

— Товарищи, — взмолился Прохоров, встав со стула и прижав обе ладони к груди, — поверьте, не от хорошей жизни иду на все: люди по грудь в снегу бьются вместе с лошадьми, из последних сил выбиваются. Ведь для вас, для Ленинграда, в первую очередь лес заготовляем...

— Нам фондов на лес Госплан полностью не дает, — перебил Прохорова заместитель директора, — приходится часть самим заготовлять. Карелы нам помогли, дали хорошую делянку на станции Таржеполь.

— Так, милый ты человек, — вскинулся на него директор, — выходит, что мы совсем бессовестные люди. Они нам и лес заготовляют, и делянку для самозаготовок хорошую дали, а мы им кукиш? Фонды по тракторам не отовариваем? Когда отгрузишь?

— Завтра.

— Сам проследи, чтобы все сорок ушли, — уже с металлом в голосе проговорил директор.

Куприянов звонит Малышеву:

— Слушай, ты в этом году сколько дашь по вывозке? Четыре миллиона?

— Не дотянем, Геннадий Николаевич, — виновато отвечает Малышев, — не хватает ни людей, ни лошадей, ни механизмов...

— А через год надо десять давать. Как же ты...

— Семь с половиной, Геннадий Николаевич, пятилеткой так предусмотрено.

— Мы хотим ставить вопрос о передаче тебе лесозаготовительного треста бумажников в Сегеже, леспромхоза Кировской дороги на кочкомской ветке и лесокомбината Главлесосбыта в Пудоже. С ними на пятидесятый год получится десять миллионов. Ты как на это смотришь?