Вячеслав Королев - В лесах Карелии

Свои, карельские, колхозы чуть не начисто лишили кадров. Большинство мужиков теперь в лесу работают. ЦК и Совмин республики видят это, но относятся с пониманием. Колхозам сущая беда, зато в лесу создалось ядро настоящих лесорубов, толковых, работящих, добросовестных. Но — мало! И все равно приходится заниматься вербовкой (вербуют в Белоруссии), к сожалению, вербовщики работают недобросовестно. Вот и появляются такие «ражасеры», и немало.

Ковалев вызывает заместителя начальника отдела кадров.

— Бондаренко, что у тебя там в Белоруссии делается?

— Плохо, Сергей Иванович. Не одни мы там, в десятки областей вербуют. А вербовщики одни и те же на всех.

— А что сделать, чтобы к нам шли в первую очередь?

— Да как вам сказать, — мнется Бондаренко, — с транспортом у них плохо. Районный уполномоченный по оргнабору ездит по району на попутных лошадях, а то и пешком ходит. Жди от него работы...

— Велосипеды?

— Какие велосипеды? — недоуменно спрашивает Бондаренко.

— В скольких районах для нас вербуют?

— В двадцати.

— Вот и подсунуть всем двадцати районным уполномоченным наши карельские велосипеды. Пусть помнят, на чьем транспорте ездят.

Бондаренко расцвел в улыбке.

— Конечно, Сергей Иванович! Но ведь двадцать велосипедов...

— Черт возьми, это не я, а ты должен соображать и ставить такие вопросы. Пиши адреса, я дам указание о немедленной отгрузке.

Не только с рабочими плохо. Некому руководить леспромхозами, лесопунктами, мастерскими участками. Война не разбирается, кто ты, руководящий или просто лесоруб. Теперь радуешься каждому мало-мальски грамотному человеку...

Управляющему сплавным трестом Николаю Ивановичу Прокофьеву показался подозрительным главный инженер Пудожской сплавной конторы, приехавший в Карелию по путевке Наркомлеса СССР. Свои подозрения Прокофьев высказал Ковалеву. Усталый, задерганный — дело было в четвертом часу ночи, — Ковалев накинулся на управляющего:

— Последний раз говорю: не перестанешь придираться к дипломированным инженерам — самого к чертовой матери прогоним. Понял?

А потом выяснилось, что этот «дипломированный» — бандит, на него объявлен всесоюзный розыск... Такая же история получилась и с Сикерко, главным механиком Беломорско-Сегозерской сплавконторы.

А Каспийцев? Как-то входит начальник отдела кадров: «Ну, Сергей Иванович, директора нашел — во! — и показывает большой палец. — На груди — полный иконостас. Штук десять орденов, тьма медалей. Лесник, говорит, у нас когда-то работал». — «Тащи скорее».

Вошел мужчина лет сорока пяти, высокий, широкоплечий, с выхоленными усами и легкой проседью в темных волосах. Обмундирование офицерское, орденов — без счета.

— Григорий Федотович, ты ли? Вот уж кого больше не чаял в жизни увидеть! — кинулся к вошедшему Ковалев.

Обнялись, похлопали друг друга по спине.

— Садись, рассказывай, — попросил Ковалев.

Он знал Каспийцева с тридцатого года. Это была правая рука Мурмилло, тогдашнего директора Ковдского леспромхоза. Того самого Мурмилло, который на телеграмму обкома партии с требованием предоставить на два месяца комнату уполномоченному, посланному к нему на лесозаготовки, ответил по телеграфу: «Квартиры не дам точка Мурмилло точка». Потом Мурмилло был директором в Олонце, а Каспийцев в это время командовал Коверским лесопунктом.

Была у Каспийцева одна примечательная черта: бездонные, чистые, как утренняя роса, голубые, словно безоблачное летнее небо, детски наивные глаза. С такими глазами только в раю жить, а не на лесозаготовках работать. В эти-то глаза и смотрел сейчас восторженно и несколько встревоженно Ковалев.

— Рассказывай, пожалуйста, — повторил он просьбу.

— Воевал, видишь, — солидно начал Каспийцев, многозначительно проведя рукой по орденам, — потом осел в Западной Украине. Женился, с женой и сюда приехал.

Работал директором леспромхоза. Жил... как сыр в масле катался. У тестя с тещей свой дом, большущий сад, огород, фрукты, овощи... Меня называли «пан директор». У них только так.

— Так что ж ты сюда от такого житья?

— Потянуло. Понимаешь, Сергей Иванович, потянуло. Сил никаких нет, так потянуло. Переругался и с тестем и с тещей, послал их к чертовой матери, жену в охапку — и сюда. Не могу там, не привык. Вот, смотри мои документы и дай мне леспромхоз, от которого настоящим лесом, а не бирюльками пахнет.

Документы были в полном порядке.

— Ты меня, Сергей Иванович, — попросил Каспийцев, как только Ковалев вернул документы, — ты меня в самую дыру отправь. Есть ведь, наверно, такие леспромхозы? Знаешь, куда сам черт работать идти не желает.

Ковалева смутила такая просьба. С Западной Украины — в дыру? Странное рвение. Он искоса посмотрел на Каспийцева... Но эти глаза... они не оставляли сомнений.

— Руки чешутся по хорошей работе. Всю войну ждал настоящего дела. Посылай, не сомневайся.

И был послан Каспийцев в Поросозерский леспромхоз, в котором тогда только начинали разворачиваться дела. Прошло несколько месяцев. Одна за другой сгорели конторы во всех трех лесопунктах. Начисто сгорели, ничего не осталось. Главбух министерства В. Г. Григорьев, выезжавший на третий пожар, нашел на снегу возле сгоревшей конторы ведомость на выплату зарплаты на шестнадцать тысяч рублей. Он привез эту ведомость и отдал Ковалеву. Все росписи в получении денег были сделаны вечным пером, зелеными чернилами. Ковалев вспомнил, что видел у Каспийцева трофейную авторучку с золотым пером. И чернила... Заявление о приеме на работу Каспийцев писал такими же.

С вызванным через день Каспийцевым у Ковалева состоялся такой разговор:

— Гриша, у тебя деньги с собой есть?

— Есть немного, а что?

— Тогда садись за стол и пиши расписку на мое имя. Пиши, что обязуешься завтра вернуть в кассу Поросозерского леспромхоза взятые тобой взаимообразно шестнадцать тысяч рублей.

— Какие шестнадцать, что ты, Сергей Иванович?

Ковалев показал ведомость, привезенную с пожара.

Каспийцев, словно желая посмотреть поближе, протянул за ней руку.

— Не надо, Гриша, — спокойно проговорил Ковалев, — мы с тобой друзья не сегодняшние. И ручка твоя, и чернила твои, и рука твоя. Только расписывался ты попеременно, то левой, то правой.

— Но ведь это же... — попытался возмутиться Каспийцев.

— Не надо, Гриша. Ты умный человек, умнее и хитрее меня оказался. Вернее сказать, не ты, а глаза твои детские. Ну, да ладно, вперед мне наука, в жизни и это пригодится. У меня, Гриша, нет никаких доказательств, что все сто тридцать тысяч, сгоревших в этих конторах, находятся у тебя в кармане. Я их у тебя и не прошу. А эти отдай.

— Сергей Иванович, честное слово...

Ковалев рассмеялся.