Вячеслав Королев - В лесах Карелии

Представители Карелии ошалело смотрели на Воронова.

Через несколько дней вернулся из Москвы Малышев. Войдя широким шагом в кабинет Ковалева, он положил на стол небольшую, в пол-листа, мелованную бумагу.

— Ну-ка, Сергей, прочитай, что здесь написано! — весело заявил он, широко улыбаясь. — Что ты на это скажешь?

Это было короткое распоряжение за подписью Сталина об увеличении заготовок леса в Карелии до двадцати миллионов кубометров.

Суть распоряжения не сразу дошла до сознания Ковалева. Он читал бумагу, потом несколько секунд бездумно смотрел на нее, снова читал, потом ему почему-то захотелось на ощупь оценить качество бумаги. Наконец, сжав виски, он просительно посмотрел на Малышева.

— Александр Иванович, голубчик, присядь, дай мне хорошенько вчитаться. — И снова уткнулся в несколько строчек распоряжения.

До сих пор Ковалеву приходилось иметь дело с десятками, сотнями тысяч кубометров; он стал заместителем наркома, когда Наркомат давал около миллиона кубов в год. А сейчас лежит перед ним этот документ...

Грандиозность предстоящего дела в несколько минут полонила беспокойную душу Ковалева-лесоруба.

Он круто поднялся с кресла, сделал несколько шагов по кабинету и, обняв Малышева за плечи, заговорил с воодушевлением:

— Эх, Александр Иванович, какие мы с тобой дела развернем! Вся Карелия наша преобразится. Построим десятки, а может, и сотни новых поселков, да не каких-нибудь, а со школами, больницами, клубами, с магазинами... Да что говорить! Будет в республике свое электричество, кино... — он снова забегал по кабинету. — Население увеличится, раздвинутся наши города... Дорог сколько понастроим! И Западно-Карельскую железную, без нее нам не обойтись. Будет дорога — оживится вся западная часть.

— Успокойся, сядь, — прервал Малышев. — Ты мне вот что скажи: сегодня с утра в Госплане республики было совещание. Работники и Госплана и Совета Министров считают, что в Карелии больше четырнадцати с половиной миллионов кубометров рубить нельзя, что, вырубая по двадцать, мы подорвем сырьевую базу и Карелия останется без леса. Это как?

Ковалев задумался. Он знал, что расчетная лесосека в республике немногим превышает четырнадцать миллионов кубов. Но знали об этом и в Москве. Тем не менее товарищ Сталин подписал распоряжение о доведении объема заготовок до двадцати миллионов. Значит, этого требуют интересы государства.

— Здесь же не сказано, Александр Иванович, что мы должны все время рубить по двадцать миллионов в год?

Не сказано. Стране нужен лес сейчас, нужен до зарезу. Страна залечивает раны, нанесенные войной. Вот и решило правительство пойти на временный переруб наших лесов. Подорвем ли базу? Если рубить по двадцать миллионов все время — лес вырубим лет за пятьдесят; если же достигнем двадцати миллионов через несколько лет, а потом, продержавшись недолго на этом уровне, снизим рубки до расчетной лесосеки — дело обернется совсем иначе, лесу хватит надолго.

Оба знали, что почти ничего не делается по лесовосстановлению, расчистке и мелиорации лесов. Производительность лесов в Финляндии была почти в два раза выше нашей.

— Представь себе, — сказал Ковалев, — что мы обеспечим производительность карельских лесов на уровне Финляндии. Тогда мы могли бы спокойно рубить по двадцать миллионов кубов в год. Без оглядки.

— Так какого же черта наши лесохозяйственники... — вспыхнул Малышев.

— Ничего не делают, хочешь сказать? Вот сейчас, Александр Иванович, я считаю, надо их заставить разработать коренные меры по лесовосстановлению и включить предложения в проект постановления Совета Министров СССР, который нам, очевидно, надо готовить во исполнение распоряжения товарища Сталина.

— Обязательно, — согласился Малышев. Потом он ухватился за подбородок и замолчал. Ковалев, отлично знавший своего министра, понял, что Малышева еще что-то тревожит. Мешать ему думать в таких случаях нельзя...

В плохо освещенном коридоре министерства Ковалева кто-то схватил за руку.

— Гражданин начальник, жалоба...

Ковалев бегло взглянул на человека. Тот был весь в лохмотьях. Лицо плохо просматривалось в сумерках.

— А ну, пошли со мной!

Войдя в светлый кабинет и на ходу указав на стул возле двери, Ковалев быстро прошел к себе за стол, посмотрел на посетителя, успевшего уже сесть, и... рассмеялся. Перед ним была копия Мустафы из фильма «Путевка в жизнь». Точная копия, только пришедший был старше. Опухшее лицо и довольно толстая шея черны от грязи.

На ватной фуфайке и таких же штанах не было места, откуда бы не торчала вата. Из узких щелочек под нависшим лбом на Ковалева смотрели колючие глаза. Руки с толстыми пальцами, лежавшие на коленях, по цвету почти не отличались от фуфайки и брюк. Наверняка вчерашний мелкий вор, «вшивая мелочь», как называли таких «солидные» уголовники в лагерях.

— Так на кого жалоба? — весело спросил Ковалев.

— На директора Деревянского леспромхоза.

— Чем он тебя обидел?

— Использует не по специальности, заставляет бревна грузить.

Ковалев едва сдерживает смех, ему даже не хочется сразу кончать этот веселый разговор.

— А специальность у тебя какая?

— Ражасёр.

— Режиссер, значит, — не в силах удержать улыбку, поправляет Ковалев. — Какой же ты режиссер?

— Киноражасер.

— Где ты учился, что кончал?

— Киноинститут. В Москве, на Красной площади.

— И какие фильмы пришлось ставить?

— «Броненосец „Потемкин”», «Путевка в жизнь», «Чапаев», — не моргнув глазом, отвечает «режиссер».

Ковалев снимает трубку и звонит в Южкареллес — это в нижнем этаже здания министерства.

— У вас там Тихомиров должен быть, найдите его — и ко мне, быстро.

Буквально через минуту в кабинет входит директор Деревянского леспромхоза и, закрывая за собой дверь, натыкается глазами на жалобщика.

— Ага! — вскрикивает он и тут же хватает оборвыша за шиворот. — Вот ты где! Мы его по всему району разыскиваем, а он в вашем кабинете сидит!

— Он жалуется на тебя, используешь не по специальности.

— Пусть сначала ответит за обворованный ларек, а потом идет на меня жаловаться. Можно я его?..

— Забирай, для этого и звал.

И директор уводит «ражасера», а Ковалев глубоко задумывается.

С кем работать, с кем поднимать и развивать хозяйство до двадцати миллионов? В сорок четвертом году привезли пятнадцать тысяч пленных немцев. А что в них толку? Разорять чужое хозяйство они мастера, а восстанавливать... тошно было смотреть. Потом немцев увезли. Привезли уголовников. С ними Ковалеву приходилось работать еще до войны. Не работа, а так, не бей лежачего. Эти не вспотеют. Через пару лет избавились и от этого счастья.