Вячеслав Королев - В лесах Карелии

— Неужели вы, милые товарищи, — тихо заговорил он, — рассчитывали на добрую память потомков о нас, людях, уничтожающих самое дорогое, что дала природа человеку, — лес? Говорят, самое ценное — золото, платина, драгоценные камни. Чепуха! Эта ценность — условная, полумифическая. Пусть люди договорятся считать самым ценным не золото, а какой-нибудь красивый сплав. Что от этого изменится в жизни общества? Ничего. А лес? Лес не заменишь ничем. Вырубят люди лес — не будет кислорода, не будет жизни на земле! У шведов закон: вырубил дерево — посади два. Чтобы оно выросло на земле, а не на бумаге. А наши лесохозяйственники ходят, словно нищий с дырявой сумой. Мы уничтожаем единственное богатство республики, а они только глазами пилькают. У них грош в кармане да прадедовская мотыга в руках. Нет, не знаем мы, какое это богатство — лес... — Ковалев тяжело вздохнул и на несколько секунд замолчал. Потом продолжал так же задумчиво: — Сейчас все внимание у нас уделяется строительству электростанций, добыче угля, нефти, металла. Лесохозяйственникам во сне не снятся ассигнования, которые выделяются этим отраслям. А правильно это?

Он потер лицо руками, опустил голову в ладони и замолчал. Чувствовалось, что ему тяжело говорить, но говорит он давно выстраданное, выношенное в сердце годами. Начальники отделов молча смотрели на Ковалева. Таким они его не видели еще никогда.

— Неправильно! — сам себе ответил Ковалев. — Живем сегодняшним днем. И нефть, и уголь, и металл можно заменить, человечество додумается до этого, обязательно додумается. А лес, — повторил он, — ничем не заменишь.

— Как же... после таких-то слов еще и на запретные полосы покушаться? — не выдержал Умнов.

Ковалев долго молчал. Он словно весь ушел в себя и не слышал восклицания начальника сплава. Потом хрипло, через силу выдавил:

— Не могу я недодать миллиона кубометров. За этими бревнами горести сотен тысяч наших русских людей. Не могу...

— Но как же вы там организуете дело, — спросил Преображенский, — к каким поселкам вы привяжете эти длинные узкие полоски? Что же, люди будут за десятки километров на работу ходить?

— Нет. Сойдет снег, я их поселю прямо на местах работы, поселю в палатки, в шалаши. Срубим эти два миллиона с удвоенной производительностью и перекроем недодачу миллиона в первом квартале.

— Запретили жить в бараках, а вы их в палатки, в шалаши, — недоуменно процедил Умнов.

— Придется потерпеть. Ничего не поделаешь. Есть предложения лучше — давайте.

***

Секретарь ЦК Вторушин, ведавший лесом, быстро понял Ковалева и охотно согласился с ним. Но когда дело пошло на рассмотрение в Совет Министров, Ковалеву пришлось поволноваться.

— Не давать! — единодушно заявили члены президиума Совмина. После длительных дебатов первый заместитель председателя Стефанихин, он же председатель Госплана, почти закричал:

— Уймите, уймите этого человека, ведь он и Левашовский бульвар в городе вырубит!

Четыре раза выступал Вторушин, на десятки вопросов пришлось отвечать Ковалеву, пока наконец председатель Совмина Прокконен не подытожил обсуждение:

— Конечно, давать санкцию на такое дело — почти преступление. Но и недодать государству больше миллиона кубометров древесины, когда каждый куб идет на вес золота, когда страна еще не залечила послевоенных ран, — тоже преступление. Наша задача — из двух зол выбрать меньшее. Есть предложение удовлетворить просьбу Минлеспрома республики. Но ты, Ковалев, пойми, на это мы идем в последний раз.

Тяжелый год — тяжелые последствия. Недодача первого квартала оказалась даже больше, чем предполагал Ковалев. А летом на лесозаготовках зимний прорыв не покрывают. Это правило почти не знает исключений. Карельские лесозаготовители ценой вырубки двух миллионов кубометров в прибрежных и придорожных полосах добились этого исключения: задолженность была сокращена на восемьсот тысяч кубометров.

Десятки тысяч людей перешли для этого в шалаши, в палатки, работали по двенадцать часов в сутки.

Правительственная комиссия, приезжавшая в первом квартале из Москвы, нашла, что в республике принимаются все меры, возможные в сложившихся условиях, но план Минлеспрому Карелии не был уменьшен ни на один кубометр. Ограничились тем, что освободили леспромхозы от выплаты штрафов за недопоставку потребителям древесины в первом и втором квартале 1955 года.

Вечером Ковалева вызвал к себе председатель Совмина республики Прокконен.

— Вот, еду на тебя батрачить, — сказал он, улыбаясь и указывая Ковалеву на кресло возле стола. — После того как ты ушел сегодня с бюро, посоветовались и решили, чтобы я съездил в Москву по лесным делам. Надо просить помощи у правительства Союза, своими силами нам дел не поправить. Сколько у тебя недостает оборотных средств?

— Шестьдесят три миллиона.

— Ну вот, где я тебе такие деньги возьму?! Таких дыр нашим бюджетом не заткнешь. Придется просить... Но ведь убытки у тебя не только из-за прорыва на лесозаготовках, разгильдяйства в хозяйстве еще много...

— Не хватает руководителей, которые деньги считать умеют.

— А ты учи. Наделаешь еще раз столько убытков — в тюрьму посадят. Продумай хорошенько, собери директоров леспромхозов специально для разговора о деньгах. Годовые отчеты по всем леспромхозам заслушали?

Прокконен вел разговор настолько добродушным тоном, что упоминание о перспективе быть посаженным в тюрьму Ковалев попросту пропустил мимо ушей.

— По всем, Павел Степанович, — ответил он, — да разве в этом дело?

— В чем же?

— Директора у главбухов учиться стесняются, а больше учиться негде. Не курсы же мне открывать! Кто хозяйством руководить будет, пока они учатся?

— И многие денег не знают?

— Большинство. А делают вид, что знают. Чтобы настоящего директора вырастить, Павел Степанович, надо большие рубли положить...

— Еще какие вопросы для Москвы?

— Наряды на вербовку рабочих надо просить тысяч на двенадцать...

— Подожди, ты же получил на восемнадцать тысяч человек из Белоруссии?

— Правильно. Из них я привезу тысяч пятнадцать. В том числе тысячи три с вокзалов да пару тысяч летунов...

— Какие еще летуны?

— Появилась такая категория людей, живут только за счет вербовки. Завербуется где-нибудь в Молодечно для Вирандозера, едет целую неделю за казенный счет. Приезжает — и к заместителю директора по кадрам. Без предисловий снимает штаны. А там грыжа чуть не до колена, к физической работе не пригоден. Плати обратный проезд. Так и вербуется с места на место.

— А медицинские справки?

— Вербовщики деньги получают с головы. Поэтому ничему удивляться не надо.

— Все равно много просишь. Не дадут.