Вячеслав Королев - В лесах Карелии

— Да провались ты с этим своим, — закричала Вера Ивановна, — житья нет от этой проклятой водки.

— Вот, видал? — продолжая улыбаться во весь рот, показал Алексей пальцем на жену. — Потребляю пол-литра на два дня, а крику сколько. Ставь давай «половинку»!

— Сегодняшнее выпил.

— Приезд надо отметить, — уже серьезно проговорил Алексей, — ставь.

Степан уже засыпал, когда в соседней комнате послышался шепот:

— А не зарежет он нас, а, Леша?

— Зарежет.

— Я тебе серьезно говорю, ведь зарезал же человека, десять лет отсидел...

— Серьезно — зарежет, перед сном нож точил, я видел.

— Никогда с тобой серьезно нельзя поговорить, шут какой-то гороховый, а не человек.

В бригаде Степана было семь человек: вальщик с помощником, откопщик снега и четыре сучкоруба. Разделение труда строгое, взаимопомощи никакой. Таких бригад работало четыре от одной передвижной электростанции. Механиком электростанции был некто Цыпленкин — человек непутевый, пьяница. Кроме него во всех четырех бригадах не было ни одного человека, знакомого с двигателем внутреннего сгорания и станцией в целом.

В первый же день работы, сразу после обеда, при валке толстой сосны пила остановилась. Ремнев разогнулся и вопросительно посмотрел на помощника. Тот скучно проговорил:

— Опять наш Цыпленкин забарахлил, опять будем сидеть часа полтора, если не больше.

— Часто случается?

— Почти каждый день.

— Что ж механика не гонят, или станция совсем плохая?

— Станцию недавно из капитального ремонта привезли. Механик плохой, трезвым почти не бывает.

— Ну-ка я к нему схожу, — проговорил Ремнев и пошел к станции, стоявшей от них метров за триста. Сучкорубы и помощник вальщика уселись на сваленной елке.

— А знаете, кто бригадир-то у нас? — приглушенно, с ноткой таинственности, спросила одна из сучкорубов, обращаясь ко всем сразу.

— Кто?

— Из заключенных.

— Откуда узнала? — с интересом встрепенулась вторая.

— Чего узнавать, это его обличье показывает, — спокойно проговорил помощник вальщика, — а работать, видно, умеет, пилу в руках держит не впервой.

— Ой, товарищи, — с тревогой заговорила третья, — как же мы с заключенным...

— Сама ты заключенная, — прервал ее помощник вальщика, — человек в чем-то проштрафился, отсидел положенное и опять пришел на работу. Чего, не понимаю, раскудахтались?

— А страшный-то какой, глаза и те рыжие...

— Сейчас он нашему Цыпленкину голову отвернет, вот увидите.

Скоро показался Ремнев. Женщины начали разглядывать его, как диковинку, точно утром не видели.

— Ну что, — спросил помощник, — долго Цыпленкин обещает нас в сидячем положении продержать?

— Карбюратор у него плохо отрегулирован, горючее подает с перебоями. Надо вечером поковыряться.

— Значит, сегодня больше работать не будем?

— Почему не будем? Станция работает. Пошли, — бросил Степан помощнику.

Женщины многозначительно переглянулись и взялись за топоры. Помощник, когда подошли к дереву, спросил:

— Ты, Степан, что, в цыпленковских делах понимаешь?

— Я слесарем по ремонту автомашин и тракторов два года работал, двигатель внутреннего сгорания знаю.

В конце дня, когда свалили последнее дерево, помощник негромко, словно сам для себя, проговорил:

— Выходит, у нашего Цыпленкина лафа кончилась? Хорошо бы так... Ведь часами просиживали, особенно по утрам.

А через две недели в конторе у начальника лесопункта с Ремневым состоялся такой разговор:

— Ну, как работается, Степан Васильевич? Ты, брат, молодец, в четырех бригадах одним махом со всеми простоями покончил. Может, механиком на передвижную электростанцию пойдешь?

— Спасибо, Иван Федорович, я поработаю вальщиком. Наша станция исправно будет работать, мы с механиком друг друга поняли, можете не сомневаться. Я по другому делу пришел.

— По какому?

— Работаем все со строгим разделением труда, каждый делает только свое дело и деньги получает тоже за свое. Не совсем ладно получается.

— То есть как — неладно? Разделение труда — основа нашего производства. Да, говорят, не только нашего, а и повсеместно, и на заводах, и везде.

— Ну да, может, и так, Иван Федорович, может, и так. Я вот что хотел сказать: простои при этом получаются большие, кубометры теряем.

— Так, так...

— Ты же сам, конечно, сотни раз видел, как вальщик с помощником сидят, ждут, когда откопщик со своим делом справится, сучкорубы тоже часто сидят, ждут, когда им хлыстов навалят...

— А бригадир зачем? Не-ет, ты роль бригадира не принижай. Бригадир должен командовать, руководить делами в бригаде, не давать людям зря сидеть.

— Что я могу сделать, скажем, с откопщиком, если у него снег глубокий и он не успевает откапывать хлысты?

— Заставь его успевать, поговори с ним...

Кондратьев был разумный руководитель, думающий человек. Он понимал, что Ремнев говорит дело, а он, начальник лесопункта, занимается демагогией. Он сам многократно задумывался над тем, как избавиться от простоев, вызываемых строгим разделением труда на лесозаготовках. Его мучили не только простои, но и огромные потери древесины — прямое следствие этого разделения труда.

Трелевщик получает деньги только за стрелеванную древесину. Останутся бревна на лесосеке не стрелеванными — ему наплевать. Грузчик на верхнем складе получает только за погруженные бревна. Останется часть из них лежать на верхнем складе и портиться — ему дела нет. Вот и валяются, гниют заготовленные бревна по всему лесу в очень больших количествах. А что ты будешь делать? На последнем республиканском совещании в Петрозаводске опять строго сказали: «Четкое разделение труда в бригаде — основа организации лесосечных работ». Вот и попробуй...

— Ты что хочешь, Степан?

— Я прошу разрешения провести в моей бригаде опыт: трелевщиков включить в состав бригады, лес принимать от нас не на делянке, а на верхнем складе, заработок начислять сразу на всю бригаду.

— А потом?

— Что — потом?

— Заработок-то как делить будете?

— Об этом мы в бригаде договоримся.

Кондратьев заерзал на стуле. Ему и хотелось ухватиться за доброе дело, и пугала неизбежная кара.

— Значит, полная отмена разделения труда? — хрипло выдавил он.

— Этого я не знаю. Я, Иван Федорович, в качестве опыта...

— А если меня в качестве опыта с этого стула... фьють?

— Мы только попробуем.

— Попробовала одна девка... Нет, давай так: ты переговори с бригадой обо всем, толком переговори. Я трелевщиков к этому разговору подошлю, а потом мне скажете. Особенно о разделении заработка внутри бригады постарайтесь придумать что-нибудь умное. Понял?

А еще через две недели Кондратьев направился в леспромхоз просить разрешения на перевод всех бригад лесопункта на работу по методу, предложенному Ремневым, с распределением заработка внутри бригады по коэффициентам.